Дмитрий Добродеев - Возвращение в Союз

Пошли мелькать деревни, дачные поселки. Мы съехали с бетонки, свернули на маленькую, но очень ухоженную трассу. И вскоре я прочел: поселок Николина Гора.

Изрядно попетляв средь генеральских, совписовских и прочих дач, мы подъезжаем к двухметровому забору… Халтурина, 15.

Шофер умело отпирает ворота, заводит «вольво» на лужайку… Передо мной — массивный двухэтажный дом, с верандой и балконом, вокруг — упругие стволы корабельных сосен, есть даже пруд, гараж и небольшая спортплощадка.

Кряхтя, я вылезаю из машины, иду в сей дом. Я осторожно ступаю лакированными туфлями в пожухлой, чуть мокрой траве…

Шофер открыл мне дверь, провел в гостиную. Через какие-то минуты пылал средневековый — до потолка — камин, и я протягивал свои ножищи 45-го размера к благословенному огню.

Он появился с подносом, поставил на журнальном столике. На этом на подносе: пиво, кусочки сервелата, уже ощипанная вобла и запотевшая бутылка водки «абсолют». Плеснув в стакан мой «абсолюта», Сережа (так звали этого чудо-богатыря) нагнулся, прошептал: «Я щас, немного приберусь, ну а потом — извольте девочек?» На что я, похлопав по плечу: «Изволь, дружок…»

Шофер покинул комнату. А я, как был, со стаканом, пытался сообразить: «Так, значит, осень 92-го…» Унылым умом историка пытался вспомнить, чем славно это время… Верховный Совет и спикер Хасбулатов ведут атаки на Ельцина… Советского Союза больше нет. Несчастная Россия пытается нащупать свой путь к капитализму… Возникли сотни мафиозных банд, совместных предприятий… Все делят бесхозное имущество и воровски распродают ресурсы за границу… Все, что только можно — распродается… неслыханный разврат! Паршивая пора, при чем тут только я? Скажите, е-мае!!!

Сережа просунул голову в дверную щель. — Вы что, вы что-то просите? — Да не мешай мне думать, пошел! — И снова попытался воссоздать картину той поры… нефтепродукты продолжают дорожать… разнузданные рэкетиры сдирают деньги с охреневших предпринимателей, Омон ответил ударом по центрам скопления «малины» — путан, кавказцев и особенно чеченской мафии… в бою с врагами новой Родины, в кровавой перестрелке убит отважный капитан Омон Ермоленко — один из наших, знай, афганцев… чтобы ответить на действия преступников, «афганцы» организуются в свои особые формирования… а у меня под боком — один из них… необходимо быть начеку.

Вошли разболтанной походкой… на крепких, немного на кривых ногах, — осипшая Марина, и с ней в обнимку — безгрудая Люсина… мой членистообразный напрягся… безгрудые были моей особой страстью, столь редко реализуемой, что он напрягся.

«Девчонки берут что надо, — шепнул мне на ухо Сергей, — кончали университеты по самым по делам… ведь это то, чего вы хочете, не так ли?» — я неуверенно кивнул. На самом деле моей страстишкой был более порочный секс. Я подозвал Сергея, спросил: «А по-другому?» — на что он с серьезным видом: «Сейчас узнаем…» Немного посовещавшись с девчонками, он подошел и сообщил: «За экстра-плату — идет, годится».

Годится… я потирал ладошки, поскольку в мюнхенской моей тюрьме я и не мыслил о таком. Все проститутки Запада — дают с презервативом… там даже фелляция идет в резинке… какая пресная, да даже унизительная реакция на СПИД… а здесь, на диких просторах Евразии — я мог вкусить живую, разрушаемую, подверженную риску смерти плоть… да здравствует опасность!

Девчонки уселись на канапе. Сергей налил им джина с тоником, включил систему джей-ви-си… огромной тепловой мощи звуки низверглись с потолка… американский гом-артист Лайонел Ричи… подул на наши сверхчувствительные окончания и они… короче, плоть стала неудержимо раздуваться… безгрудая Люсина подсела ко мне, вложила свой огненный язык мне в губы, уверенной рукой артистки-гастролерши раскрыла зип и вывалила прибор наружу… Осипшая Марина растворила задни-створки, ввела в свой подотдел мой одинокий инструмент. От ощущения съежились тестикулы: я вздрогнул от страшного от одиночества. Луна смотрела с ласковым прищуром в окно сей милой подмосковной дачи.

Сережа хотел уйти, но я сказал ему: «Куда ты? Бери вторую!» Началась оргия. Пока она работала, я заливал себе из этой, знай, аптекарской бутылки «абсолюта» в открыто-горло и поглощал под звук распухших губ… Луна смотрела с ласковым прищуром в окно сей милой подмосковной дачи…

Подумалось: постой, приятель, ведь это было, сто раз было, ты помнишь, как ты гонял ее, и эта обстановка, знай, в застывшем этом хронотопе, скажи! Я вспомнил, что ты узнал меня!

Луна смотрела с ласковым прищуром, потом сказала: «Да брось ты, сынку… ну сколько вас тут шлялось на тропах не знай-как времени-пространства, и подряжалось на самое такое дело, однако все вы, в спазмирующем сладком, верталися ко мне в подлунну оранжерею… и я вас принимала, бледнооких своих пасынков…»

Раздался стук в окно. Заметно вздрогнув, но все еще не отрываясь от путан, я и Сережа посмотрели в окно… там, плотно прижавшись к стеклу, с «Калашниковыми» на изготовку, стояли чьи-то фраера и скалили свои ужасные клыки, таращили свои безумные глаза… неужто расплата наступила?

Раздался залп. Стекло рассыпалось, 2 пули прошили голову Сережи (долбаные пули!), и он упал на вислозадую: писец! Другая пуля прошила селезеночную область моей безгрудой, и ея зубы стиснулись в мертвящей хватке вокруг мово. Сережки-на орала как оглашенная. Я понял, что надо действовать, покуда меня не замочат на этом хронотопе… отчаянным движением раскрыл своей подруге мертвело сжаты-челюсти и рыбкой нырнул под столик под журнальный, в полете хватая столь полюбившийся мне «дипломат».

Свет вырубился сразу, и я на ощупь пополз к входной двери… там я свернулся калачиком, прижавши к брюху чемоданчик.

Рывком раскрылась дверь. «Они» вошли и сразу наставили фонарь на канапе, где в разных позах лежали два трупа и одна чуть-чуть живая, поскуливая: «Не надо, родненькие», однако они ее добили и осветили стены фонарем.

Воспользовавшись паузой, я выскользнул за дверь…

— Стой, бляха-муха, куда? Стой, падла! — горячие куски свинца мне устремились вдогонку, со свистом пролетели над ушами. В носках и с «дипломатом» у живота я мчал по этой ночной поляне, одним рывком, махнув через забор, исчез в соседней роще…

Бежал сквозь лес, как заяц… Ветви, сучья хлестали мое тело, бледное, как сыр. На мне лишь — боксерские трусы да на резинках носки, продравшиеся от бега по сырой земле. В руке — заветный «дипломат»… За мною — мат, выстрелы и треск ломаемых кустов.

Я наподдал немного, оторвался от погони, последним усилием — еще один рывок сквозь лес — и выбежал к большому дачному строенью… махнул через забор, под лай собак взбежал по каменным ступенькам и стал ломиться в большую застекленную.