Владимир Орлов - Лягушки

Отчего-то соображение о семейном гнезде вызвало у Ковригина чувство беспокойства. Или даже грусти. И опять какая-то смутно-выраженная реалиями женщина промелькнула в видениях Ковригина, знакомый запах её ощутил Ковригин, он напомнил ему о речной кувшинке. Кто она? Явно не Антонина… Ковригин сразу посчитал, что ни о какой иной женщине, кроме как о Хмелёвой, думать сейчас нет нужды, а томление его или грусть имеют до смешного бытовое происхождение: в их так называемом семейном гнезде нет ни напитков, ни простейшей еды, не говоря о деликатесах или лакомствах, способных благоустроить праздничный стол.

"Придётся мотаться в магазин, — теперь уже всерьез озаботился Ковригин. — Хотя бы и в "Алые паруса".

На Малой Никитской Ковригин отпустил такси и отворил перед Хмелёвой дверь в милицейский дом.

Её, видите ли, пугали дни ожиданий. Теперь торопит минуты. Суть же нервическо-деловой поспешности ему, Ковригину, не разъяснена. В лучшем случае, посчитаем, из-за любезного желания щепетильной женщины уберечь дорогого ей человека от возможного лиха. Это предполагаемое желание, конечно, было Ковригину приятно, но рождало и недоумения. С чего бы вдруг он стал для Хмелёвой дорогим человеком? И стал ли? Ни про какую любовь к нему он не услышал пока от Хмелёвой ни слова. Да и нужна ли ему её любовь? Пусть Елена Михайловна постоит в очереди к паспортистке, для начала — с месяц, а он — поразмышляет. Да и ей, возможно, за недели бумажных хождений собственная затея наскучит. Или ей наскучат ночлеги в его спальне…

В тупиковом коридоре полуподвала действительно томились уставшие и раздражённые люди. "До обеда и справки получить не успеем", — подумал Ковригин. Спросил:

— Кто последний?

— Я — крайний. Но здесь вызывают, — сказал мужик лет пятидесяти, один глаз у него был центрально-азиатский, от киргыз-кайсацкой орды прекрасной Фелицы, другой — европейский. — Вы документы сдавали?

— Нет…

— Значит, сегодня и не вызовут…

Хмелёва прислонилась к стене, взглядом дав Ковригину понять, что намерена отстоять вахту до гудка ("Ты постой, постой, красавица моя!" — пропел про себя Ковригин), он был в раздражении, голоден и съел бы даже гнусную овсяную кашу Геракла из аристофановских "Лягушек". "Что этих-то сюда пригнало? — подумал он о людях из очереди. — А что меня?" Женщина, полудремавшая на стуле возле Хмелёвой, оживилась и по интересовалась, интонацией и звуками объявив о своём полтавском происхождении:

— Ваша фамилия случайно не Ковригина?

— Нет, не Ковригина, — Хмелёва произнесла это с высокомерием, чуть ли не Мариной Мнишек, но тут же сообразила: — Муж у меня — Ковригин!

— Та шож вы опаздываете! Тут всё выкликают каких-то Ковригина и Хмелёву!

При этом важная, видимо, дверь приоткрылась и выкрикнули:

— Ковригин и Хмелёва не появились?

— Появились, — Ковригин будто очнулся, скомандовал: — Лена, за мной!

Но Лена тут же очутилась впереди Ковригина. Снова был выслушан выговор. Впрочем, деликатный. Оказывается, их документы были выправлены неделю назад, а они не удосужились прийти за ними, что нынче в Москве могло показаться и странным. В удивлении Ковригин приоткрыл было рот и вот-вот принялся бы говорить, будто нуждаясь в оправданиях, что их только что, утром сегодня, расписали, но Хмелёва на всякий случай наступила ему на ногу.

— И с фотографиям всё в порядке? — не удержался Ковригин.

А никаких фотографий они и не сдавали.

— И с фотографиями всё в порядке! — заверили молодожёнов. — Распишитесь вот здесь и здесь. Спасибо. И поздравляем вас! В особенности Елену Михайловну Хмелёву. Вы теперь москвичка и прописаны в историческом районе города! Но уж в следующий раз, будьте добры, не задерживайтесь с получением новых документов…

— В следующий раз — непременно! — заверил Ковригин.

— Ну, Александр Андреевич! Вы меня удивляете! — с восторгом воскликнула Хмелёва уже на улице. — Не приятель ваш, похоже, в городе влиятельный, а вы сами… А, Сашенька? А говорил — полтора месяца, полтора месяца, столичные сроки… Вот тебе и сроки…

— Да я-то тут при чём! — в досаде буркнул Ковригин. А сам со вниманием изучал обретённые документы.

Не большой он был специалист в исследовании фальшивых штампов, подписей и водяных знаков, но в полиграфических тонкостях разбирался. И на первый взгляд можно было посчитать, что всё изготовлено благопристойно и с соблюдением государственной важности требований. Единственно, что могло озадачить (впрочем, очередная мелочь Ковригина уже не озадачивала), так это — хронологические несовпадения. Выходило (и в бумагах, просмотренных Ковригиным в паспортном столе), что они с Хмелёвой сочетались браком не сегодня, а две недели назад, и это подтверждалось бумагами из ЗАГСа с автографами его, Ковригина, и Хмелёвой. Но в увлекающейся стране, чьи жители выкладывали деньги, и немалые, за книги В. Хвостенко о новой хронологии, это и странностью признать было нельзя.

— Потом переварю, — заключил Ковригин. — Без бутылки хорошего виски не разберёшься.

— Давай сюда бумаги. Положу в сумочку, — сказала Хмелёва. — Дождь начал накрапывать.

— Лена, — сказал Ковригин, — у нас дома ни маковой росинки.

— Сашенька, — сказала Хмелёва. — Я сейчас будто мешком огорошенная. Нет ни аппетита, ни сил… вчерашняя дорога и наша ночная усталость догнали меня… И доконали… Сейчас бы рухнуть в постель… Да хоть бы на пол…

— Помнишь, где наш с тобой дом? Вот тебе ключи… Иди рухни… И восстанавливай силы и тело! Не я придумал про брачную ночь… А я пробегусь по магазинам.

— Обними меня! — сказала Хмелёва. — И ощути степень моей благодарности!

Ковригин ощутил. На виду торопливых, но любопытствующих сограждан. Среди плывущих и будто танцующих многоцветных и разноростных зонтов. И с того мгновения он мог думать лишь о Хмелевой, о том, какие удовольствия он может получить сегодня, о том, каким нежным, умелым и ненасытным самцом он будет с молодой женой. Через час, через два. И если даже она проснётся только к полуночи, он просидит рядом с ней и будет гладить её волосы. Почему просидит? Не выдержит и окажется с ней под одеялом… Ворчания и раздражения сегодняшнего дня с надеждами на то, что ситуация со синежтурской актёркой растянется на полтора месяца или вовсе развеется, отлетели в предгорние туманы… В "Алых парусах" Ковригин набил пакеты яствами, напитками, фруктами, зачем-то заскочил в аптеку, ощутил себя жертвой рекламы всяческих сомнительных "Виагр" и "Вукавуков", ему стало стыдно. Зачем они ему, он сам был способен на подвиги! Вот бы посмеялись знакомые плейбои, узнав о его неоправданном порыве! Купил корзину цветов, а в газетном киоске приобрёл коробку свечей. А ведь "интимы" со свечами всегда считал банальной белибердой. А тут, значит, разнежился.