Владимир Орлов - Лягушки

Всё же обнаглела девка: "Не поминай лихом, милый Сашенька…"

Впрочем, на всё ему было наплевать.

Он спал часов пятнадцать, и спал бы дальше, если бы не звонок Дувакина.

— Ковригин, это ты? — спросил Дувакин. — Ну, слава Богу Ты где?

— Во сне! — буркнул Ковригин.

— Я не о том. В Москве или в Синежтуре?

— В Москве…

— Опять слава Богу. У меня к тебе задание. То есть заказ, срочный и денежный.

— Ты и так озадачил меня совершенно ненужными мне ещё десять дней назад Мариной Мнишек и царевной Софьей.

Дувакин замялся, примолк и лишь потихоньку, кряхтя, возможно, и со стонами принялся выползать из завалов обрушенного небоскрёба.

— Саша… — начал он. — Кризис, понимаешь, кризис! Ты слышал о кризисе?

— И на какую же историю богатый заказчик решил поменять истории Мнишек и царевны Софьи?

— На историю дирижабеля…

— Кого? Чего?

— Дирижабеля, — неуверенно произнёс Дувакин. — Дирижабеля. Это такой воздушный корабль… Большой…

— Ты помнишь "Воздушный корабль" Лермонтова? Прочитай мне его.

— Наизусть я не помню…

— Вот когда вспомнишь, разбуди меня снова… Но не раньше, чем через два часа… Я на самом деле устал…

И тут же уснул снова. Правда, перед тем почти со слипшимися веками промочил горло апельсиновым соком, а подумав, явно уже в дремотном видении, выпил для крепости сна ещё и полстакана водки. Тогда и уснул.

Дувакин позвонил не через два, а через пять часов. Тонкая, сострадающая натура! Ковригин был уже в полном сборе, омытый прохладными струями душа, выбритый, сытый, с крошками пшеничного багета в уголках рта, сидел за письменным столом, держал перед собой бумаги Хмелёвой и желтоватую костяшку, формой своей — рогалик! — вызывающей мысли о чешском пиве. Впрочем, и пиво, пусть и не чешское, в банках и в кружке имелось вблизи Ковригина. Чего он только не приволок вчера домой в пакетах "Алых парусов". Раков не приволок, вот чего! Походил, походил мимо них и купить не решился. Денег, показалось, не хватит. Теперь у него забит холодильник, а кормить и поить некого, половину провизии, если не всю, придётся потом выкидывать! Хватит, приказал себе Ковригин, хватит! Никаких оценок своей краткодневной дури, никаких мыслей и догадок по поводу таинственных (для него) капризов провинциальной актрисы! Оговорил это ведь уже с самим собой, и хватит!

— Ну что? Проснулся? — спросил Дувакин. — Пришел в себя?

— Пришел, — сказал Ковригин. — Но пришёл в себя сердитого!

— Значит, толку из делового разговора не выйдет?

— Не выйдет. В особенности, если речь снова пойдёт о дирижабелях.

— Стало быть, ты и не проснулся, — сказал Дувакин. — Подождём… Кстати, почему и заказчик, и ты произносите именно "дирижабель"?

— А кто заказчик?

— Не знаю. Пока разговоры ведем телефонные. С объявлением намерений.

— Нет, кто он, в смысле — женщина, мужик?

— Голос мужской…

— Хорошо. Объясню про дирижабели… У меня в Узкопрудном жили и живут родственники. Яхромские рассеялись по всей Савёловской дороге… Одна из двоюродных сестёр проживала в Узкопрудном именно на Дирижабельной улице и работала на дирижабельном заводе. Эгоизм русского языка. Для немцев — мармор, для нас удобнее — мрамор. Или выговори попробуй — дирижабльный завод! Выходит, твой заказчик родом из Узкопрудного… Во всяком случае с Савёловской дороги, может — из Лобни, может — из Яхромы… Но откуда в Лобне или Яхроме богатые заказчики?

— Оттуда! — вздохнул Дувакин. — Под рваные матрацы с клопами деньги засовывали… Увы, шучу. Это завод для Умберто Нобиле, что ли, строили?

— Ну да, для генерала… Дирижабли тогда были в моде. В войну из моды вышли. Сейчас снова к ним интерес. Воздушные корабли третьего тысячелетия… Кстати, почему ты не читаешь мне Лермонтова?

— А надо?

— Уже не надо. Сам отыскал. Сначала поставил диск Шаляпина с "Ночным смотром". А там, оказывается, к встающему из гроба императору воздушный корабль в двенадцать часов не прилетает. Является Бонапартово воинство на воздушных конях. А вот у Михаила Юрьевича в двенадцать часов по ночам Воздушный корабль тут как тут…

— Что тебя так увлёк воздушный корабль? — удивился Дувакин.

— Сам мне его подсунул, — сказал Ковригин.

— Ну, и какие выгоды и смысл в этом увлечении? — спросил Дувакин, и Ковригин не понял, всерьёз ли спрашивает Дувакин или насмешничает над ним.

— Выгоды! Смысл! — чуть ли не вскричал Ковригин. — Это я слышу от тебя, Пётр Дмитриевич? Какие тут могут быть выгоды и смыслы для неразумного существа с загребущими извилинами? Взял том Лермонтова, прочитал "Воздушный корабль", из примечания узнал, что узника Лермонтова посещал ворднунг-хаусе Белинский, застал арестанта в весёлом расположении духа, тот читал Гофмана и переводил "из Зейдлица" этот самый корабль. Теперь это информационное приобретение уляжется в моём мозгу и время от времени будет напоминать мне, что наш Михаил Юрьевич увлекался немецкими романтиками, и это мне приятно. Вот тебе все мои выгоды и смыслы! Занудливый начётчик, я то есть.

— Зачем ты попросил отыскать Лермонтова? — спросил Дувакин. — Шутил, что ли?

— В раздражении разбуженного шатуна, — сказал Ковригин, — может, и шутил… Но потом стало во мне что-то вариться… На ум пришли Фёдоров, философ, Платонов, Андрей, и Циолковский… Это когда я проснулся… В сущности-то первые двое больше любили мёртвые тела в надежде людей воскресить и усовершенствовать, переселив их на какие-нибудь благопристойные планеты… Тут и хороши были бы корабли Циолковского, тоже не слишком обожавшего человечество и планету Земля… Впрочем, кораблям его положено было бы быть не воздушными, а безвоздушными… Поманить, засунуть в них людские очереди и отправить их неизвестно куда… Да и манить не надо, сами приволоклись бы толпами, первый раз, что ли!

— Ты упрощаешь, — сказал Дувакин.

— Упрощаю, — чуть ли не с радостью согласился Ковригин. — Упрощаю! И уже забыл, отчего ко мне приклеились эти корабли? Ну да, ты ими намазал дирижабель. Разъяснил мне, что дирижабель — это такой большой воздушный корабль… Постой, — воскликнул Ковригин, — а ведь совсем недавно именно у Узкопрудного, на канале рядом с Клязьминским водохранилищем, сгорел и взорвался с хозяевами вместе ресторан-дирижабель? Не наследники ли этих хозяев и сунулись к тебе с требованием прославить дирижабели?

— Не знаю… не уверен… — промямлил Дувакин, будто глаза отведя (от чего?), — не слышал ни про ресторан, ни про пожар со взрывом… Ничего не слышал…

— Ну вот, прослышь, — строго сказал Ковригин, — и нанимай другого прославителя.

— Саша, — искательно произнёс Дувакин. — В прославители они жаждут только тебя… Не ведаю, по какой причине… Ну, якобы ты — золотое перо журнала… Вроде того… И вообще… И сулят большие деньги! Ты же сам знаешь, кризис… Есть ли он или его нет, но истерику и страхи на публику нагоняют. А именно наш читатель впечатлительный и при копейках. А эти и журналу обещают не дать погибнуть… Всего-то — тебе! — два дня работы, один день в архиве, другой — за компьютером…