Владимир Орлов - Лягушки

На предложение придать ему в подмогу профессионалов, любых назначений и в любом количестве, Ковригин ответил отказом. Отказы объяснил так. Во-первых, выйдет безнадёжная толкотня, поиски-то надо вести не на футбольном поле, а в узких лазах. Во вторых, и это главное, он, Ковригин, не сможет сосредоточиться и не произойдёт совмещения его натуры с натурой отца, на что, собственно, Острецов и рассчитывает. Острецов признал его резоны благоразумными.

И всё же никак не мог успокоиться и норовил подсунуть кого-нибудь помощником. Спелеологов, скажем, из Кунгура. Какая тут спелеология, ворчал Ковригин. Ну тогда, скалолазов, Но Ковригин сам три года маялся скалолазом, начал в Красноярске на Столбах, а потом готов был ползать по стенам любого московского небоскрёба. Ну, теперь… Нет, всё, заявил Ковригин, трое пусть будут у меня в сопровождающих. Байкерша Ангелина знает привычки Хмелёвой и её причуды. Ей поручим фонари, свечи и факелы. Вера Алексеевна Антонова, ей тоже Хмелева доверяла. Она при случае сможет кошеварить и штопать порванные куртки. Ну и ухажёр Алины, лётчик Анатолий, тот должен был бы разбираться в приборах, и самых новейших, и способен принести пользу управителем технических средств.

Выбор Ковригина удивил Острецова, но спорить он не стал.

В пять утра, при гнёте (ужас Вселенной) звёзд на чёрно-синем холсте неба, уже в Журине, в домике у металлических ворот, заинтересованные лица провели оперативное совещание. За столом среди прочих особ, иных — возможно, и секретных, были усажены лётчик Анатолий, байкерша Алина и Вера Алексеевна Антонова. Обе дамы выглядели невыспавшимися, но старались не зевать. Ковригина же удивило присутствие у стены среди второстепенных персонажей Цибули-Бульского во фраке с бабочкой. "Ба, да он нынче Цибуля фон Бульский. А может, и месье Жакоб…"

— Афанасий, доставьте планы и чертежи на стол, — приказал Острецов.

Дёрнулся Цибульский, принялся искать что-то вблизи себя. Но не он был Афанасий, а молодой человек с военной выправкой, расставлявший на даче Ковригина подносы. Банников.

— Александр Андреевич, — сказал Острецов, — доки в своих делах пытались пробиться к источнику нашей тревоги. Но не пробились. Возможно, тут виноват я. Не спросив вашего разрешения, я записал наш разговор на мобильный. Извините. Уверовав в свою теорию совпадения натур, я, видимо, исказил сущность ваших ощущений. Наши следопыты и их приборы исследовали подземные ходы от Реки к подклетам, нынче подвалам дома Турищевых, семнадцатого века, выстроенного на манер палат Строгановых в Усолье. Исследовали и ходы уже надземные, эти по внутренним винтовым лестницам выходили в помещения северного замка, тот показался вам похожим на замок Блуа. И никакого толка… Звуки же, стоны, пение, часто грустное, то приближались, то удалялись, но не исчезали. Будто леший в Берендеевом лесу заставлял плутать влюблённого Мизгиря… Посмотрите, пожалуйста, свежие чертежи здания, может быть, я и впрямь что-либо напутал…

Ковригин подошел к столу, опять стал важен, надел очки (на глаза не жаловался, но завёл привычку перед студентами вооружать себя очками). Однако сейчас же в нём возникло (или ожило?) совершенно иное зрение. Тотчас вспомнились чертежи отца, и даже те, какие Ковригин никогда не видел. Ему захотелось раскрасить квадратики и овальные фигуры, а потом и превратить их в макеты. Но цветных карандашей под рукой не нашлось.

— Ну, что же, — произнёс Ковригин, всё ещё проявляя себя главным экспертом. — Вроде бы точно, как и на моих набросках… то есть на набросках отца…

Острецов улыбнулся. Еле заметно.

— И какие были за неделю совершены путешествия? — спросил Ковригин.

— Вот на этом чертеже, — сказал Острецов, — красные стрелки. Ходы в северной части здания. Из под-чердачья — во внутренние помещения. В частности, и в ваш прошлый ночной приют. И там тупик.

— Странно, — пробормотал Ковригин. — Странно. И впрямь — Леший и Мизгирь. Кстати, я говорил о том, что в первый год войны в северной части здания обитали какие-то особой породы мужчины, а потом куда-то пропали…

— Конечно, я помню об этом! — заверил Острецов. — Вы знали о них со слов матушки, то есть вашей бабушки, но и сами будто видели их…

— Выходит, что видел, — неуверенно произнёс Ковригин.

— Вот! Вот! Вы укрепляете мои надежды! — снова порадовался Острецов. — Конечно, были отправлены запросы по адресам. Но будто бы гриф секретности не снят. Полагаю, я всё же наведу справки по своим каналам. Однако время! Время! Нельзя упускать ни секунды!

— Согласен! — воскликнул Ковригин. — Согласен, Мстислав Фёдорович! И пора отправляться по известным мне ходам!

В Ковригине сейчас разгорались кураж и азарт, готовность к действию, объяснить какие можно было лишь позже, поостыв. С Ковригиным вышли четверо. Впереди поспешал бессловесный Афанасий Банников, видимо, назначенный быть проводником Ковригина к месту приложения им сил. Но, может быть, и надзирателем…

— Снаряжение и костюмы, — напомнил Банников. Снаряжение, самое простое, было оговорено вчера.

Верёвки, крюки, кушаки, лом, лопатки, ну и фонари, конечно… Костюмы же, возможно взятые со складов космических или водолазных лабораторий, ласковые внутри, напомнили Ковригину о наряде курьерши Лоренцы Козимовны. Удобными оказались и эластичные перчатки.

— С Богом! — движением руки Ковригин призвал к подвигам свою команду.

Увы, исследования Ковригина к открытиям не привели. Каменные ходы (два) от Реки до бомбоубежища Ковригин тотчас узнал. Именно ими он вместе с Юркой Шеленковым и Севкой… Опять — "он"! Ну и ладно. Разбор ощущений — потом! Только теперь ходы, выложенные большемерным кирпичом, стали уже и ниже. То есть, понятно, он вырос. И передвигаться приходилось согнувшись, а порой и ползком, что Ковригина раздражало, терпеть не мог тесноту и замкнутость пещер. К тому же не радовала влажность стен (от речной сырости), руки по ним скользили. Помнится, первыми были открыты выходы к бассейнам, тогда пустым, для них были устроены небольшие колодцы с люками-задвижками. Ковригин по железным скобам одолел колодец, нажал на знакомый ему выступ в камне, задвижка отползла в бок, предъявив небо, и тут же была возвращена на место (левый ход осмотрели позже, при спуске к Реке из бомбоубежища). И бомбоубежище Ковригина расстроило. То есть расстроило то, что все ответвления двух основных ходов оказались тупиковыми, а приборы, выданные Анатолию, показали, что никаких пустот, хоть бы и с ведро размером, впереди нет. Но крики, стоны и пение тем не менее были слышны и без звуковых аппаратов.

— Для начала хватит, — сказал Ковригин. — Теперь надо осматривать и прощупывать миллиметр за миллиметром. И всё же я укрепляюсь в версии имитационного устройства.