Стив Сем-Сандберг - Отдайте мне ваших детей!

Свободной рукой Мюльхаус нашаривает в кобуре оружие; потом, с выражением безграничного омерзения на лице, простреливает девушке голову.

Быстро отступает назад.

И Лида валится на землю. Она падает в последний раз в жизни.

Из ее затылка брызжет фонтан крови и мозгов.

После выстрелов вспыхивает паника. Женщины кричат как безумные, мужчины пытаются перекричать их. Две отдельные группы — те, кого отсортировали, чтобы вести в прицепы, и все остальные — вот-вот снова перемешаются; поэтому еврейские полицейские по собственной инициативе являются на сцену и несколько неуклюже бьют и расталкивают людей, отгоняя их друг от друга.

Словно внезапно потеряв терпение, Мюльхаус отступает на пару шагов, потом быстро указывает испачканной в крови правой рукой еще на нескольких человек, которых следует отогнать в сторону. Указующий перст падает на старую госпожу Крумхольц, а потом — быстрая улыбочка — на светловолосую, голубоглазую Марию Пинчевскую.

После нее — на Хаима Вайсберга.

Все решает лишь случай. Мюльхаус даже не удосужился заглянуть в списки, поданные ему госпожой Гершкович.

Двое politsajten Гертлера хватают Хаима и ведут его к тем, кто не прошел селекцию. Халя кидается за сыном. Но Самюэль успевает опередить ее. С воплем, какого никто не ожидал от его покалеченных легких, он бросается на жену и валит ее на землю.

Один Якуб Вайсберг остается стоять. Он испуганно смотрит, как отец копошится на теле матери, словно хочет закрыть его своим. Рядом сидит Адам Жепин, баюкая на коленях окровавленную голову своей сестры Лиды.

В последнее утро Зеленого дома Роза, как обычно, поднялась около четырех, чтобы успеть принести воду, которую Хайя Майер потом вылила в большую бадью; и Фельдман, как обычно, приехал на своем велосипеде, чтобы наполнить угольный ларь и разжечь огонь в печах. Как обычно: ради детей они сделали всё, чтобы это последнее утро началось как все другие утра. Солнце еще не поднялось над горизонтом, но небо уже было светлым и прозрачно-голубым; одинокие ласточки носились в воздухе, и по их движениям было видно, что этот сентябрьский день тоже будет теплым и солнечным.

Накануне вечером директор Рубин и детский врач Зисман собрали всех в świetlicy Зеленого дома. Директор Рубин объяснил: немецкая администрация постановила, что их пребывание в гетто подошло к концу, и некоторым детям предстоит отправиться жить в семьи, а других распределят по «обычным» приютам недалеко от гетто. Он просил не горевать тех, кого увезут в другие места. Есть мир и вне этих стен, сказал он, и мир этот больше, бесконечно больше, чем какое-то гетто.

Он снова рассмеялся. Никогда еще в Зеленом доме смех не был слышен так часто, как в этот вечер. Но под своими улыбками дети оставались серьезными и тихими. Потом Натаниэль спросил, кто именно будет вывозить их из гетто и как они поедут, поездом или трамваем (все дети видели трамвай — в начале года на нем возили на Радогощ депортированных); улыбка директора Рубина как будто стала еще шире, и он ответил, что об этом они узнают завтра, а теперь пора собирать вещи; надо взять в дорогу все необходимое; одеться следует в самое лучшее и не забывать кланяться и вежливо приседать перед немецкими солдатами, когда они придут показать дорогу.

Женщина из администрации на Дворской, некая госпожа Гольдберг, получила задание перевезти детей в указанное место сбора. Госпожа Гольдберг щедро красила губы и носила костюм в талию с такой узкой юбкой, что передвигаться могла только маленькими шажками. Она все время смотрела прямо перед собой, словно боялась, что взгляд на что-нибудь отвлечется, а когда говорила, углы рта у нее тревожно напрягались.

Пока госпожа Гольдберг и двое солдат, которые должны были сопровождать детей, ждали во дворе, Роза Смоленская ходила по коридорам Зеленого дома, хлопая в ладоши, и дети привычно выстраивались в том же порядке, как когда Зеленый дом навещал председатель: младшие впереди, старшие ступеньками сзади. Ровно в семь, как было указано, дети с нянечками отправились на сборный пункт у Большого поля: Роза шла впереди колонны, ведя за ручку самых маленьких — Либу, Софи, Давида и близнецов Абрама и Леона, а Хайя Мейер и Мальвина Кемпель со старшими детьми замыкали колонну.

Поодаль друг от друга на глинистом склоне стоят дети из приютов Марысина, многие еще идут. По глубоким колеям, оставленным колесами в мягкой глинистой почве, видно, где проехали грузовики. Прицепы грузовиков составлены клином, острие которого направлено на собравшихся детей и тех, кто присматривает за ними. Метрах в десяти проехали два армейских автомобиля, на боку одного из них написано «GETTOVERWALTUNG». Роза видит, как из него выходит сам Ганс Бибов. Он одет так, словно собрался на охоту, — на нем короткие широкие Stiefelhosen , [15] Бриджи (нем.). за плечом винтовка.

Он кажется возбужденным. Без конца вертится, кричит и жестикулирует. Слишком много детей приводят одновременно — непорядок, все идет слишком быстро.

Иные из нерешительно топтавшихся на месте еврейских полицейских в фуражках и высоких блестящих сапогах вдруг развивают бурную деятельность: начинают подталкивать все прибывающую толпу назад и сбивать ее плотнее.

Детей надо пересчитать.

И вот все выстраиваются заново. Каждый детский дом отдельно. Шесть групп.

Но теперь тревожность как зараза распространяется и среди детей. Некоторым уже доводилось бывать на таких построениях. Дети беспокойно шмыгают друг у друга перед носом; некоторые пытаются улизнуть, но их ловят еврейские полицейские, которые по такому случаю готовы даже бежать вприпрыжку. Девочка в серой изорванной шерстяной кофте вдруг разражается воющим плачем. Роза бросает встревоженный взгляд на свою группу. У Сташека перепуганный вид. Подходит Бибов и с ним двое эсэсовцев в длинных черных офицерских шинелях.

Один из них, человек в круглых очках в стальной оправе, как у Гиммлера, держит в руках пачку документов. Позади шеренги детей слышны раздраженные немецкие окрики — детей надо пересчитывать заново.

Солнце уже взошло высоко, жжет кожу, по шее струится пот.

Роза видит госпожу Гольдберг из секретариата Волкувны; затянутая в узкую юбку со шлицей, она пытается навести порядок в конце строя. Бибов и его люди подходят ближе.

Вдруг маленький мальчик в коротких штанишках и беретике пускается бежать по колкой траве. Со своего места Роза ясно видит, куда направляется беглец. На другой стороне Большого поля, где-то возле Брацкой, в солнечном мареве маняще подрагивает жестяная гофрированная крыша сарая. Только бы малышу успеть добежать туда.

Солдат, стоящий рядом с ней, издает злой рык. Она слышит лязг — солдат вскинул автомат. Видит рюкзачок, подскакивающий у мальчика за плечами, ножки мелькают, как барабанные палочки. В следующую секунду Роза слышит сухой выстрел. Но выстрелил не солдат. Над нерешительно закачавшимся вдруг прицелом солдатского автомата она видит Бибова с поднятой винтовкой; еще один выстрел из винтовки Бибова — и мальчик вдалеке падает и теряется в высокой полевой траве.