Дэвид Макнил - Рок-н-ролл

Встали мы все в половине восьмого, душ приняли, кофе выпили, делать до четырнадцати часов больше нечего. Телевизор включать нельзя, даже чтобы новости посмотреть. В полдень нам принесут обед: разноцветные макаронные изделия без масла и сыра. Потом все опять вернутся на террасу, будут заполнять до краев большую цилиндрическую пепельницу и смотреть на проезжающие мимо автомобили. Без десяти два придут «помощники», разобьют нас на группы по пять или шесть человек и поведут из «гостиницы», вернее блокгауза, в главное здание. Это бетонное здание постройки восьмидесятых годов, выложенное плитами известкового туфа, высотой этажей в десять. Сам Центр расположен на двух последних, остальную часть здания занимают врачи, стоматологи, оптовые продавцы медицинских протезов. Нечего сказать — мы в прекрасном окружении. На самом верху находятся кабинеты доктора Клоссона и его помощников, комната для медицинских сестер и небольшие помещения для переговоров, где ассистенты ведут беседы с потенциальными кандидатами, пытаясь убедить их в необходимости пройти курс лечения. Этажом ниже, куда доступ строго ограничен, проходят сеансы психотерапии. Есть комнаты для сеансов йоги, массажа и акупунктуры. Все они расположены по длинному коридору, где нет ничего особенного, кроме автомата по продаже сомнительных напитков, работающего на жетонах. Надо будет попросить у Нелли, которая вписывает их в счет наряду с сигаретами и почтовыми марками.

Нас приводят в строгую, без всяких украшений, комнату, где нет даже черной доски. Все рассаживаются вокруг овального дубового стола, покрашенного желтым цветом. Здешний дуб — это наша отличительная черта. Есть здесь обитатели блокгауза, к которым я тоже отныне принадлежу, есть и другие пациенты, которых я прежде не встречал, так сказать, экстерны. Никто не решается заговорить, иногда робко встречаются чьи-то взгляды. Так проходит минут десять, и вот в комнате появляется человек атлетического сложения с широкой улыбкой.

— Здравствуйте, для тех, кто здесь впервые, представлюсь. Меня зовут Жан, я психотерапевт. Именно я буду лечить вас во время вашего пребывания здесь, хотите вы того или нет.

Его улыбка, становясь еще шире, обнажает лошадиные зубы. Прямо-таки бородатый Жак Брель в рубашке в клеточку. Я уже знаю, что здесь почему-то принято говорить «в квадратик». Этот тип выглядит вполне симпатично, в этом-то вся и проблема, все они выглядят здесь чертовски симпатично. Клоссон и его приспешники способны охмурить даже какого-нибудь бернского банкира, потерявшего сто франков.

Жан тут же обращается ко мне, хотя я изо всех сил втягиваю голову в плечи.

— Поскольку ты здесь новенький, может быть, представишься товарищам?

Я возражаю, что мне трудно говорить перед публикой в первый раз, что в этом-то и причина моего «потребления», именно так принято здесь именовать наше пьянство. Жан отвечает, что понимает меня, успокаивает: я буду говорить только тогда, когда сам этого захочу, никто ни к чему не принуждает, обязательств никаких, единственное, чего он требует, это чтобы завтра я принес свой текст, те самые две странички. Он настаивает, а я-то надеялся, что о них забыли. Все так же улыбаясь, он дает слово маленькому серому человечку, одетому в серое. Он встает, немного смущаясь, потом, не отрывая взгляда от своих ботинок, все-таки решается:

— Меня зовут Бернар, я алкоголик…

Все дружно ему отвечают:

— Здравствуй, Бернар!

Человечек начинает рассказывать про свою жизнь. Его дети женились и покинули родительский кров, жена в один прекрасный день его бросила и сбежала к другому, она уже давно его обманывала, но он молчал, потому что любил жену и хотел ее сохранить, он был готов смириться со своей участью, несмотря на то что она осыпала его бранью, обращалась с ним, как с собакой, называла гнусным червем, ублюдком, полным ничтожеством. Коллеги по работе в открытую смеялись над ним, показывали рожки, стоило ему выйти за дверь. Он стал пить после работы, сначала одну-две кружки пива, потом, когда и большее количество пива уже не давало нужного эффекта, настало время виски с содовой, потом, поскольку жена орала на него не переставая, чтобы не слышать ее воплей, он стал возвращаться домой все позже и позже, начал складывать пустые бутылки в автомобиле, пил уже и на работе, сделался раздражительным, хамил клиентам страховой компании, на которую горбатился. Его уволили, работы у него больше нет, детей нет, жены нет, в общем, банальнейшая история алкоголизма. Но он рассказывает настолько искренне, на глазах у него слезы. Он говорит, что исковеркал свою жизнь, и в изнеможении падает на стул. Присутствующие, как ни странно, аплодируют.

Наступает очередь следующего, вернее, следующей. Услышав свое имя, поднимается какая-то девица, затянутая в джинсы, вверху плоская, внизу толстая, грязные каштановые волосы перемежаются рыжими прядями.

— Здравствуйте, меня зовут Луиза, я наркоманка и проститутка.

Народ, в свою очередь, приветствует ее:

— Здравствуй, Луиза.

Следует душераздирающий рассказ двадцатилетней девушки, которая начала продаваться еще в школе, когда ей было тринадцать лет, чтобы купить кокаин в тот день, когда она не смогла купить себе героин. По-настоящему она начала этим заниматься из-за одного мальчика-дилера, чуть старше ее по возрасту, он торговал наркотиками на улице и оплачивал ей дозы, а потом бросил ее, и она сама начала зарабатывать деньги. Сначала минетом в мальчиковых душевых, потом настала очередь друзей отца, потом друзей друзей, потом были кто попало. Она рассказывает о своих клиентах, которых обслуживала в автомобиле, на минус четвертом этаже грязной парковки, о том, как она запускала руки в ширинки штанов под столиками в барах, о пьяных угарах мальчишников по субботам, все эти штурмы, сверху, снизу, пары, обменивающиеся половыми партнерами. Она рассказывает нам обо всем этом почти без всякого выражения, словно речь идет не о ней, а о ком-то другом. Ее семья, друзья тоже ее отвергают, у нее тоже никого не остается, она хочет, чтобы кто-нибудь помог ей избавиться от всего этого, главным образом от наркотиков. Слушать все это ужасно, но, когда она садится на свое место, все опять аплодируют.

Потом переходят к следующему.

— Здравствуйте, меня зовут Марк, я алкоголик…

И так по меньшей мере четыре часа кряду. Сеанс заканчивается около половины седьмого. Возвращение в бункер в надлежащем сопровождении. На ужин жирная курица а-ля Вайанкур, и никакой тебе сигаретки на террасе: времени нет, пора на вечернюю терапию. В другой большой гостиной расставлено около тридцати стульев и табуретов. Нам должны показать какой-то фильм по видео. Проходит слух, что это будет «День вина и роз» с Джеком Леммоном и красавицей Ли Римик, где он играет алкаша, а она хорошую девочку. Он коварно толкает ее на путь алкоголизма, она попадает в ловушку и сама становится алкоголичкой, между тем как ему удается справиться с недугом. Это не какая-нибудь дешевая мелодрама, фильм классный, я уже видел, но ради Ли Римик готов смотреть его еще сотню раз. Но слух оказывается ложным. Показывают какое-то мексиканское барахло. Некий до смерти пьяный тип, сидя за рулем, сбивает на дороге юную девушку. Она выживает, но остается калекой. Он хочет жениться на ней, чтобы загладить вину, но она отказывается. У мексиканок собственная гордость. Он топит тоску в алкоголе и хочет застрелиться, но промазывает. Тогда она понимает, что этот тип ее действительно любит, и в конце концов говорит мужику «да». Он разбивает о стену свою бутылку, и они женятся. Хеппи-энд, искупление, у всех присутствующих набегает слеза. По окончании фильма обсуждение, дебаты об опасности алкоголя за рулем, все дружно соглашаются, отчасти потому, что это правда, но в основном потому, что всем все осточертело и хочется поскорее отсюда выбраться. Тогда «помощники» опять сопровождают стадо в стойло. Все как один отправляются курить сигареты и смотреть на проходящие машины, а я возвращаюсь в свой бокс. По пути в комнату я встречаю Марка, третьего придурка, который разорялся сегодня днем на сеансах публичного откровения. Мы пожимаем друг другу руки и перебрасываемся парой слов. Он спрашивает, как я здесь оказался. Я ему рассказываю о том, как выбросил в окно одежду жены, сложил все в огромную пирамиду, оросил скипидаром и поджег, как разгневалась соседка, а я попытался скрыться. Тот смотрит на меня, давясь от смеха. Я-то полагаю, что моя история забавляет его, но все совсем не так, он считает меня жалким дилетантом, ведь сам он поджег весь дом.