Исаак Башевис Зингер - Раскаявшийся

Только теперь, рассказывая об этом вам, я понимаю, сколько страданий причинило мне это искусство. Для того чтобы им наслаждаться, нужно иметь сердце убийцы. Оно наполнено садизмом. Я часто видел, как Циля и Лиза смеются над сценами, которые у меня вызывали слезы. Главный герой мучился, а для них это было развлечением. Есть такое выражение — юмор висельника, — оно очень точно подходит для определения юмора современного человека. Он смеется над бедами других. Когда здоровая и молодая жена обманывает старого и больного мужа, это на редкость смешно. Все герои светской литературы — преступники или обманщики. Анна Каренина, мадам Бовари, Раскольников, Тарас Бульба — чем не примеры? «Илиада» и «Одиссея» Гомера, «Божественная комедия» Данте, «Фауст» Гете, не говоря уж о дешевых поделках, рассчитанных на низменные вкусы неотесанных невежд обоих полов, — все они наполнены жестокостью и нетерпимостью. Все светское искусство есть не что иное, как зло и вырождение. Поколение за поколением писатели прославляют убийства и разврат, давая этому самые разные имена — романтизм, реализм, натурализм, «новая волна» и так далее.

Только недавно я понял, почему набожные евреи никогда не верили в необходимость подробного изучения всего Писания. Ужасные истории, там рассказанные, не соответствуют духу евреев диаспоры. Рабби Исаак Лурия и Баал-Шем-Тов для них ближе и понятнее, чем Иисус Навин или царь Давид. Их надо оправдывать, в то время как Исаак Лурия и Баал Шем-Тов не нуждаются ни в какой защите. По этим же причинам и «просвещенные» восхваляют только ту часть Писания, которую сами же называют «мирской». Чтение псалмов для них — пустая трата времени, а вот истории о войнах — то, что нужно. Наши отцы и деды связывали Песнь песней со Всемогущим, с Божественным присутствием, с Израилем, но для «просвещенных» она — банальная любовная баллада. Я не против Писания, Боже упаси. Оно священно. Но еврейство развивается, как и все в нашем мире. Становится более зрелым. Зеленое яблоко не имеет того сладкого вкуса, какой дается зрелостью. Подвал не так красив, как гостиная.

Я совершенно точно знал, как говорить с Цилей, Лизой или Присциллой, но вот как разговаривать с такой женщиной, как Сара? Об этом я успел забыть. Тем вечером я взглянул на нее только однажды, хотя квартирка и была маленькой. После ужина она ушла. Желая доброй ночи мне и отцу, она отвернула лицо.

Реб Хаим предложил мне заночевать у них, но я отказался. Здесь не было для меня комнаты. К тому же я с недоверием относился к матрасам, набитым перьями, и боялся, что в них могут водиться блохи или клопы. Я попрощался с хозяином и его женой, Бейлой-Брохой, и отправился в гостиницу. На следующее утро я пообещал вновь прийти в дом учения цанзских хасидов.

Реб Хаим посмотрел на меня с сомнением и сказал:

— Ради Бога, не забудьте.

— Ни за что, реб Хаим, — ответил я. — Я не смогу с вами расстаться.

Это был первый день, который я провел как настоящий еврей. Дьявол молчал, но я знал, что такое не продлится долго. И действительно, вскоре он снова заговорил: «Все это имело бы смысл, если бы ты верил по-настоящему, но ведь на самом-то деле ты просто обычный еретик, поддавшийся минутной ностальгии. Ты уже готов вернуться к своей прежней жизни, а тут ты сделаешь несчастной дочку набожного еврея. Ты не сможешь долго оставаться с нею. Она надоест тебе через месяц, в лучшем случае — через три!»

«Я женюсь на ней и останусь с нею до конца жизни, — ответил я лукавому. — Я стану евреем, хочешь ты этого или нет. Тот, кто презирает зло, должен верить в добро».

«Я повидал множество раскаявшихся, — не унимался сатана, — и уверяю тебя, все это не более чем минутная прихоть. Вы все возвращаетесь туда, откуда бежали».

«Если я не смогу стать евреем, то просто покончу с собой!» — вскричал мой внутренний голос.

«Вот слова настоящего современного человека!» — прошептал мне на ухо демон.

Я лег в постель, но заснуть не смог. Я чувствовал, что люблю Сару.

Сегодня она моя жена и мать моих детей.

Той ночью я решил не говорить о своих чувствах ни Саре, ни ее отцу до тех пор, пока не разведусь с Цилей. Но вдруг Циля не согласится? Я боялся писать ей. Если она узнает, где я, то сможет доставить множество неприятностей. Такова современная жизнь: несправедливость всегда сильна. Хуцпа, то есть наглость, — суть всех современных людей, в том числе и евреев. Мы так прилежно учимся у гоев, что уже превзошли их. Конечно, элементы хуцпы есть и в характере набожных евреев. Они так же упрямы и не склонны к подчинению. Что ж, такой вид хуцпы неизбежен. Но не будем сейчас об этом.

После того как я решился написать Циле, меня охватили уныние и отчаяние. Я хотел порвать с прошлым, забыть о нем и вот теперь сам же начинал все заново. Я плохо спал, мне снились кошмары, и просыпался я с чувством, что, как принято говорить, игра не стоит свеч. Какую дорогу ни выбери, на всех есть препятствия. Быть может, действительно лучше покончить с собой? Я старался не думать об этом, но мысли о самоубийстве преследовали меня с детства, еще с тех пор, когда я ходил в хедер. Уже тогдая чувствовал, что все мои начинания обречены на неудачу. От родителей я слышал, что самоубийство — страшный грех. Но сам с этим не соглашался. Почему человек не может по собственной воле расстаться со своим телом? Когда я читал историю Ханы, которая после смерти семерых своих детей покончила с собой и все же попала на небеса, это меня несколько успокаивало. Если самоубийца мог попасть в рай, значит, не такой уж страшный проступок он совершил. Сегодня я знаю, что это грех. Самоубийцы швыряют Богу его величайший дар: свободу выбора. Но ведь бывают и такие обстоятельства, в которых человек не может больше выбирать свободно. Даже страданию есть предел.

Да, я впал в меланхолию. Но, несмотря на это, умылся и пошел к цанзским хасидам. По дороге я зашел в магазин, где продавались религиозные принадлежности: талесы, филактерии. Продавец удивленно посмотрел на меня и спросил:

— Вы раскаявшийся?

На что я ответил:

— Очень хотел бы им стать.

В доме учения меня встретил реб Хаим. Увидев мой талес и филактерии, он сказал:

— Что ж, вы возвращаетесь домой.

Молился я с тяжелым чувством. Даже когда я завязывал ремешки филактерии и целовал пальцы, дьявол не успокаивался: «Ты разыгрываешь фарс. Тебе прекрасно известно, что филактерии — это просто лоскутки кожи, содранной с коровы. А то, что ты повторяешь — перворожденный осел должен быть выкуплен или обезглавлен, — просто последствия финикийского язычества. Корова не заслужила, чтобы с нее сдирали шкуру, а баран — чтобы его приносили в жертву, и перворожденный осел не заслужил, чтобы ему отсекли голову. Все это, как и Талмуд, и Библия, устарело и покрылось пылью веков. Даже то, что написано в филактериях — ты должен любить Бога всем сердцем, душою и телом, — не имеет оправдания и смысла. Что сделал Бог для евреев, которые так его любят? Он любит вас? Где была его любовь, когда нацисты мучили еврейских детей?»