Сири Хустведт - Что я любил

— Ты имеешь в виду то, как он жил на две семьи?

Вайолет снова перестала мерить комнату шагами.

— Не знаю, — сказала она. — Многие дети живут на две семьи, если родители разошлись, но они же не становятся такими, как Марк. Так что дело тут не в разводе.

Вайолет стояла у окна, ко мне спиной, держа зажженную сигарету в опущенной руке. Я сидел и смотрел на нее. На ней были старые джинсы, которые на ней болтались. Между коротким свитером и поясом проглядывала полоска голой кожи, и я не мог отвести глаз. Я поднялся и тоже подошел к окну. Едкий запах табака не мог перебить аромата ее духов. Мне так хотелось дотронуться до ее плеча, но я не посмел. Мы молча стояли и смотрели на улицу. Дождь перестал, тяжелые капли на оконном стекле словно переполнялись влагой и скатывались вниз. Откуда-то справа, очевидно из канализационного люка на мостовой, поднимались клубы белого пара.

— Одно я знаю точно. Ни одному его слову верить нельзя. И не только сейчас. В принципе нельзя. Может, он когда-нибудь и говорил правду, но я сомневаюсь.

Вайолет, прищурившись, смотрела в окно:

— Ты помнишь его попугайчика?

— Я помню, как они с Мэтом его хоронили.

Вайолет стояла не шелохнувшись, словно застыла.

Двигались только губы.

— Он сломал себе шею. Угодил под дверцу клетки.

Она молчала несколько секунд, потом снова заговорила тем же сдавленным голосом:

— Все его зверушки погибали. Морские свинки, и одна, и другая, белые мыши, рыбки… Но они такие хрупкие… Так что это бывает.

Я ничего не ответил. Она ведь меня ни о чем не спрашивала. Электрический свет фонарей выхватывал из темноты клочья белого пара, и мы смотрели, как они вздымаются вверх и клубятся, подобно инфернальному облаку наших смутных подозрений.

Через три дня Марк позвонил. Этот звонок послужил отправной точкой для самого странного за всю мою жизнь путешествия. О том, что Марк звонил, я узнал от Вайолет.

— Я не знаю, правда это или нет, но он говорит, что они с Джайлзом в Миннеаполисе. Джайлз вооружен, Марк собственными глазами видел пистолет. Он боится, что Джайлз его убьет. Я не поняла. Мне он сказал, что Джайлз ему сам рассказывал про этого мальчика, Я, которого он убил и бросил в Гудзон. Марк говорит, что это правда, что он точно знает. Когда я спросила откуда, он ответил, что не может мне сказать. Я спросила, почему же он все отрицал, когда мы с ума сходили из-за этих слухов, почему не пошел в полицию, почему опять врал, он сказал, что боялся. Но раз ты так боялся, говорю, зачем было ехать куда-то с этим Джайлзом? Он мне не ответил, вместо этого стал рассказывать про каких-то полицейских в штатском, которые приходили к Файндеру в галерею и ходили по клубам. Их интересуют подробности той ночи, когда этот мальчик исчез. Так что Марк думает, что Джайлз скрывается от полиции. Ему нужны деньги на билет, чтобы прилететь домой.

— Но ты же не собираешься выслать ему деньги?

— Нет, конечно. Я пообещала, что закажу билет сама и он получит его прямо в кассе аэропорта. Тогда он сказал, что у него нет денег, чтобы добраться до аэропорта.

— А ты не боишься, что он поменяет билет и улетит совсем в другом направлении?

— Я сама только об этом и думаю. Господи, просто в голове не укладывается!

— Ну а что тебе твой внутренний голос подсказывает, правда это или очередное вранье?

Вайолет медленно покачала головой:

— Я не знаю. Я же всегда боялась, что… что всплывет что — нибудь такое… Если все подтвердится, надо идти в полицию.

— Вот что. Перезвони ему. Пусть берет такси и едет в аэропорт. Я его там встречу, и мы вместе вернемся в Нью — Йорк. Это единственный способ привезти его.

Вайолет ошарашенно смотрела на меня:

— А как же твои лекции?

— Сегодня четверг. Следующая лекция только во вторник. Так что у меня четыре дня.

Я долго уверял Вайолет, что просто обязан вернуть Марка домой, что сам хочу сделать это, и в конце концов она согласилась, но еще в процессе уговоров отчетливо понимал, что у меня есть и свои причины, о которых я просто не говорю. Мое собственное безрассудство пьянило меня, и все приготовления к отъезду прошли на гребне этой захлестнувшей меня головокружительной волны. Пока я собирался, Вайолет дозвонилась до Марка и сказала, что в двенадцать ночи, ровно через час после прилета в Миннеаполис, я буду ждать его в холле отеля. Я слышал, как она просит, чтобы до моего приезда он постарался быть на глазах у людей, а сам тем временем бодренько закинул в спортивную сумку чистую рубашку, смену белья и пару носков, словно мне не впервой летать в другие штаты и отлавливать там блудных сынков, сбившихся с пути истинного, потом обнял Вайолет на прощание, причем куда более уверенно, чем обычно, мигом поймал такси и покатил в аэропорт.

Но как только я очутился в кресле самолета, туман у меня в голове стал рассеиваться. То же самое, наверное, чувствует актер, когда возвращается со сцены в гримерку, и адреналин, на котором он летел весь спектакль в чьем-то чужом образе, вдруг перестает бурлить в венах. Я смотрел на камуфляжные штаны моего соседа, молодого парня, и чувствовал себя не рыцарем без страха и упрека, а рыцарем печального образа, не юным героем, а старым дураком, которого понесло неизвестно куда. Все, рассказанное Марком, смахивало на ахинею. Труп, выброшенный с моста в реку. Полиция, идущая по следу. Пистолет в чемодане. Разве все это не классический антураж криминального чтива? Разве не с этими стереотипами играет в своих работах Джайлз? Разве не может получиться так, что я окажусь заложником какого-нибудь задуманного им концептуально-убийственного арт-объекта? Или я приписываю Джайлзу более изощренный интеллект, чем у него на самом деле есть? Я вспомнил круглолицего паренька на лестничной клетке, вспомнил, как он прижимал к груди прозрачную зеленую сумочку, набитую разноцветными блоками лего, и вдруг мне пришла в голову совершенно парадоксальная мысль: а что я, безоружный, собираюсь делать с вооруженным убийцей? Правда, дома у меня все равно никакого оружия, кроме кухонного ножа, не было. Внезапно я вспомнил про швейцарский нож, который лежал в заветном ящике стола, но чем больше про него думал, тем гаже у меня становилось на душе. Я отчетливо представил себе маленького Марка, ползающего на четвереньках в комнате Мэта. Я видел, как он залезает под кровать, через какое-то мгновение вылезает оттуда, смотрит на меня распахнутыми голубыми глазами и спрашивает:

— Но где-то же он должен быть?! Куда ж он запропастился?

Холл отеля "Миннеаполис Холидей Инн" оказался на диво просторным помещением со стеклянной кабиной лифта, гигантской изогнутой регистрационной стойкой и высоченным потолком, украшенным тонкими волнообразными металлическими панелями какого-то на редкость безобразного коричневатого оттенка. Я поискал Марка глазами, но его нигде не было. В баре справа от меня было темно. Я ждал до половины первого, потом позвонил по внутреннему телефону в номер 1512, но мне никто не ответил. Оставить сообщение на автоответчике я не решился. Что же я буду делать, если Марк вообще не появится? Я подошел к стойке и сказал портье, что хотел бы передать записку для одного из постояльцев.