Федор Московцев - Конвеер

Странно, но усталость пришла к нему вместе с осознанием того, что мало приносить безвестные жертвы – нелегальных иммигрантов, цыган, гастарбайтеров и торговцев шаурмой. Необходимо поразить всесильных злодеев, продающих Россию оптом и в розницу – абрамовичей, вексельбергов и прочих дерипасок. Особенно вдумчивого «особого обращения» требует гнусная интеллигенция, говно нации и мусор человечества – бесплатная для внешних врагов пятая колонна идейных идиотов; мерзкие грязные крысы, которых не смог депортировать Ленин и даже сам Сталин не смог уничтожить. Но сможет ли небольшая боевая группа перерасти в массовое движение, чтобы изменить ситуацию в стране?! И повырезать всю вышеназванную пидарасню!?

Штрум размышлял над этим, когда бледная, небрежно одетая, подбежала к нему Марианна:

– Что ты тут делаешь? Почему ты не пришёл домой? Зачем ты позвал меня сюда?

Она затравленно оглянулась. Так же как и ему, ей не нравился центр, здесь она чувствовала себя неуютно.

– Чтобы проститься… хотя бы на время…

Она пролепетала, что он сумасшеший, что она ничего не понимает…

Он остановил её еле заметным движением руки:

– Марианна… я больше не могу… не могу принимать твою любовь.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. Помолчав, предложила отойти: здесь бегают и шумят дети, подростки прыгают на своих велосипедах. Они двинулись в сторону Площади Декабристов. Он заговорил совершенно спокойно:

– Со мной слишком опасно. На меня объявили охоту. Ты можешь угодить в замес. Хотя бы на время, малышка, хотя бы на время… мы должны расстаться.

– Сколько продлится это «время»?

– Не знаю, может вечно.

– Ты спятил!

– Я не могу рисковать тобой. Ну, посмотри на меня: зачем я тебе? Ты приличная девушка, а я… я уголовник, социопат. Как меня вообще можно любить?

Ей стало ясно: если сердце молчит, то уста обретают жестокость. Он её разлюбил. Но она отказывалась в это верить. Она ещё раз назвала его сумасшедшим, стала уверять, что любит и будет любить всегда. Она говорила пылко, искренне. Однако при виде Исаакиевского собора сомнения закрались в её душу. Пришло осознание правоты его слов. Она спорила против очевидности.

– Моя квартира остаётся тебе – ты в ней прописана. В сейфе, который в чулане, есть деньги, вот ключ, – Штрум вытащил из кармана брюк связку ключей, снял оттуда маленький блестящий ключик и передал Марианне.

– Ты поедешь со мной и покажешь, как им пользоваться, – упрямо сказала она.

– Нет, детка, не проси. Если я поеду… то не смогу уйти. У меня завтра серьёзная акция…

– Где?

Штрум кивнул в сторону громады Исаакиевского собора:

– Здесь, на площади.

Глаза Марианны наполнились ужасом:

– Здесь?!

Штрум насильно впихнул ключ от сейфа в карман её джинсов. В эту минуту ребёнок лет восьми-девяти, кативший обруч, с разбегу уткнулся в колени Штруму.

Штрум подхватил его на руки.

– Малыш! Тренируйся, занимайся спортом, и ты вырастешь сильным!

И он опустил на землю ребенка, который в страхе кинулся к матери, уже спешившей ему навстречу. Молодая мать, красивая женщина в дорогом брючном костюме, с надменным видом увела своего мальчика. Заметив в отдалении отца семейства явно нерусской национальности, то ли араба, то ли турка, Штрум дико сверкнул глазами:

– Я взял на руки ребенка, а его папу, возможно, завтра зарежу.

Перемахнув через живую изгородь, он подошёл к Медному Всаднику. С минуту Марианна простояла неподвижно, опустив взгляд и глядя в одну точку. Потом она вдруг кинулась к своему возлюбленному, продралась через кусты, и, в порыве исступления, с развевающимися волосами, она схватила его, словно желая растерзать, и сдавленным от слёз голосом крикнула:

– Ну что ж, и меня зарежь, давай, прямо сейчас!

И представив себе, как нож касается её шеи, она почувствовала, что всё её тело содрогается от ужаса и сладострастия. Штрум обнял её, стал гладить её волосы. Высвободившись, она отошла на шаг.

– У меня задержка, Вить. Уже больше недели.

– Задержка?

– Да, Вить, такое случается, когда половозрелая девушка активно живёт с мужчиной.

Солнце уже садилось в кровавом пурпуре, оно покрывало поверхность Невы жидким пламенем. По дороге, когда проезжали мимо аптеки, Штрум предложил зайти купить тест-полоски, чтобы узнать наверняка насчет беременности. Но Марианна ответила, что когда он благополучно вернется домой после завтрашней акции, тогда она и сделает тест.

Ночью они гадали, кто родится: мальчик или девочка? Марианна сказала, что если мальчик, то она назовёт его Витей – пусть будет Виктор Викторович. Штрум согласился – во-первых потому, что, как большинство мужчин, желал сына, а во-вторых, потому что обычно мальчики похожи на мать, и он хотел бы, чтобы ребенок унаследовал красоту Марианны.

Потом он забылся, найдя в её объятиях забвенье, сон, восхитительное предвкушение небытия.

Утром, едва позавтракав, он быстро оделся и выбежал во двор. Марианна в домашнем халате бросилась за ним. Она окликнула его, когда он был в нескольких метрах от угла дома, ещё секунда, и он бы скрылся.

– Витя! Витенька!

Он обернулся. Она подбежала к нему, запыхавшаяся, пряди белых волос прилипли к влажной шее.

– Не уходи! Ты напрасно погубишь себя.

– Ты хочешь, чтобы я был трусом?

– Наоборот, сейчас мужество заключается в принятии разумного решения.

На его суровом лице отразилось сложное чувство.

– Я собрал народ, меня ждут.

– Туда придут одни бараны.

– Кого ты называешь «баранами» – Паука, Лимона, Змея?

– Паука и Лимона закрыли – ты сам говорил.

– Их выпустят – сегодня утром.

– Это ловушка! – убежденно сказала она. – Зачем идти навстречу тому, что следует избегать?!

Он взглянул на неё: никогда ещё не казалась она ему такой желанной; никогда этот голос не звучал для него так страстно, так убедительно. Она увлекла его к высокому газону, на котором находился давно разрушенный фонтан. У дельфина был отломан хвост, а на дне круглого бассейна валялись обломки голубой керамической плитки.

Погода была ветреная, небо в тучах. Штрум смотрел ввысь, слушал, как стонут на ветру верхушки деревьев, и чувствовал, что всем его существом овладевает бесконечное желание покоя и уединения.

И, словно сладостный отголосок его мысли, звучал рядом тихий голос Марианны:

– Помнишь, как при виде полей тебе захотелось быть фермером? Ведь это было бы счастьем. Мы бы уехали в Великие Луки, там у моего деда участок.

Штрум кивнул – да, уже говорили об этом. Что может быть прекраснее, чем, оставив ликвидационный бизнес, заняться другой деятельностью, с меньшим расходом гемоглобина! Но, покрывая шелест листьев и голос любимой женщины, до него доносились откуда-то воинственные крики, удары, предсмертное хрипенье и стоны жертв. Надо идти. Невозможно остановить пулю в полёте. Он схватил руку Марианны и тотчас же выпустил её.