Язева Марианна - Свеча горящая

Баба Лида заболела неожиданно.

Еще вечером со вкусом поужинала, посмотрела какой-то из бесконечных импортных сериалов, с привычным оханьем переоделась в длинную, до полу, бязевую ночную рубаху, - суровую, безо всяких там оборок, рюшей и прочих бесполезностей, тщательно расчесала крупным гребнем свои абсолютно белые, но все еще густые волосы, взобралась на высокую пружинную кровать с жаркой стародавней периной и быстро уснула легким спокойным сном.

А утром возле ее кровати уже суетилась взволнованная мама, и щекотно пахло лекарствами, и задернута была плотная шторина, и Нюше было строго сказано: к бабушке в комнату не ходить, громко не разговаривать и вообще - не мешаться под ногами. Последнее было особенно обидно, потому что как же может мешаться под ногами такой солидный человек, как ученица первого класса, причем не просто какого-то там простецкого класса, а именно первого "А", что, конечно же, является достоинством совершенно особого порядка.

Но об этих обстоятельствах мама забыла напрочь, потому что даже не сообразила напомнить Нюше об уроках, которыми полагалось ей заниматься утром, потому что в пятьдесят пятой школе первые классы учились со второй смены.

А пока Нюша честно гуляла во дворе, к дому подъехала "Скорая помощь", и бабу Лиду увезли в больницу. Мама оставила Нюше ключи и уехала с бабушкой.

Вернулась из больницы мама непривычно молчаливая и задумчивая. И сразу же отправилась в бабушкину комнатку. Нюша, конечно же, немедленно отправилась вслед за ней, вскарабкалась на высокую кровать, провалившись при этом чуть ли не по пояс в пышную мягкость перины, и принялась наблюдать за мамиными действиями.

А действия были такими: мама принялась последовательно выдвигать ящики древнего бабушкина Комода. Комод этот всегда вызывал у Нюши живейший интерес, который чрезвычайно подогревался тем, что залезать в его нутро ей было категорически запрещено. За те нечастые случаи, когда у нее была возможность хотя бы одним глазком глянуть на содержимое заветного Комода, она определила, что в нижних больших коробах лежат какие-то аккуратнейшим образом сложенные одежки, и это было не слишком-то интересно. Зато в верхних ящиках находилась масса любопытных штучек, - коробочки, сверточки и всякая столь милая сердцу любой девочки (да, судя по всему, и бабушки тоже) чепуха.

Поверхность Комода тоже представляла немалый интерес: на уютно расстеленных кружевных салфеточках в привычном соседстве с фарфоровыми безделушками, хозяйственными мелочами (костяная игольница, овальная коробочка с нитками, маникюрные ножницы, две не слишком зубастые расчески, шпильки и еще целая компания разночинной дребедени), стопкой почтовой бумаги с двумя розовыми голубками в левом верхнем углу и остановившимися целую вечность тому назад миниатюрными часиками на изящном серебряном браслете стояла синяя ваза, и была она такая ужасно синяя, что если на нее долго-долго не отрываясь смотреть, а потом быстро перевести взгляд в сторону, - например, на светло-серые обои, то они тоже будут казаться ну просто совершенно синими! А внутри этой вазы хранились... свечки.

Свечки были не те простые разноцветные, какие продаются в любом хозяйственном магазине. Эти свечки были маленькие, тонкие и белые, и извлекались из недр синей вазы они, когда кто-то в доме заболевал или, например, был чем-то очень взволнован. Одним словом, когда человек каким-то образом был выбит из нормальной колеи. Тогда баба Лида торжественно доставала одну такую свечку, зажигала ее и проводила своеобразный ритуал, который заключался в очень простом действии: горящей свечкой следовало обводить вокруг болящего. Обычно этим занималась сама баба Лида: ставила, к примеру, жалующуюся на головную боль маму с закрытыми глазами посреди комнаты и начинала медленно описывать вокруг нее круги с зажженной свечкой в руке. Свечу она во время своего священнодействия то поднимала вверх, то, нагнувшись, опускала чуть не до самого пола.

Насколько эффективен был такой способ приведения в норму человеческого организма, сказать трудно. Случаев мгновенного излечения, пожалуй, не было, но какое-то умиротворяющее воздействие ощущали многие. Нюше всегда очень нравилось бабушкино кружение со свечой, и она порой лукавила, жалуясь на какое-то неопределенное недомогание, чтобы в очередной раз оказаться центральной фигурой занятного действа.

А еще в одном из верхних ящиков хранилась замечательно разрисованная слегка поблекшими от времени красками шкатулка со смешным именем Палеха. В этой самой Палехе наверняка хранились какие-нибудь невероятной красоты драгоценности, потому что баба Лида обращалась с ней крайне бережно и неизменно запирала маленьким золоченым ключиком, который прятала в укромном месте другого ящика все того же Комода.

И вот сейчас, после недолгих поисков, мама достала из этого самого укромного места заветный ключик и осторожно извлекла Палеху. Немного поколебавшись, она поставила ее на кровать прямо рядом с замершей от предвкушения чуда Нюшей.

- Глупости это все, конечно, - непонятно сказала мама странным голосом, и Нюша поняла, что она разговаривает сама с собой. - И я совершенно не собираюсь поддерживать ее в этих мыслях... но, с другой стороны, не могу же я ей отказать в просьбе...

Нюша прикусила язык, чтобы не задать какой-нибудь вопрос, потому что мама могла опомниться и выгнать ее, Нюшу, из комнаты, и тогда ей ни за что уже не увидеть чудесные драгоценности. Она даже дышать перестала при мысли о такой трагической перспективе.

Но мама все равно тут же вспомнила про Нюшу, но даже и не подумала ее выгонять, а поступила вовсе наоборот. Она вдруг уселась рядом с дочкой на кровать и как-то совершенно непривычно, как взрослой, стала негромко и раздумчиво рассказывать ей о том, какую долгую и трудную жизнь прожила их бабушка Лида, и как поздно, уже почти в сорок лет родила ее, маму, и еще много разного, о чем никогда прежде не говорила.

Нюша так поражена была этим неожиданно случившимся разговором, нисколько не напоминавшим всегдашний стиль их взаимоотношений, - вечно занятой или уставшей мамы и ее маленькой неугомонной болтушки-дочки, - что так и сидела, застыв в немом изумлении, и даже не очень хорошо понимала многое из того, что слышала. Зато у нее упорно крутилась в голове мысль: откроет или нет мама чудесную Палеху и разрешит или нет ей, Нюше, хотя бы одним пальчиком потрогать те волшебные украшения, которые, безусловно, там спрятаны.

Но мама словно забыла о драгоценной Палехе и ее драгоценном же содержимом. Она задумчиво крутила в руке ключик, ни капли не задумываясь о его великом предназначении.