Абель Поссе - Путешествие в Агарту

Я закрыл ему глаза, чтобы избавиться от неотступного взгляда этих невыразительных глаз, то ли птичьих, то ли полковничьих. То была чистая работа: я не пролил ни капли крови. Но теперь мне самому не следовало хвастаться успешным уловом. Надо было срочно все устроить и пуститься по запасному пути, подготовленному непревзойденным Бруком.

Я на себе ощутил, каким упорным может быть сопротивление мертвецов. Они невыносимо упрямы. Они обладают мощью бездействия достойной Ганди, мощью инерции. Мне пришлось долго бороться с полковником, пока я не уложил его на верхней полке. Я вытащил матрас и выбросил его в окно, когда мы проезжали по мосту. А уложив мертвеца на полку, я с трудом сумел откинуть ее к стене. Его рука дважды свешивалась вниз.

Вся жизнь, все воспоминания, все поступки, все прошлое, вся ненависть и вся любовь узколобого Декстера превратились теперь в ничто. Полное ничто. Я никогда так остро не чувствовал явственность смерти с тех самых пор, когда в детстве, гуляя по берегу Некара, убил из рогатки лесного голубя, и тот камнем упал к моим ногам.

Позвонив в звонок, чтобы вызвать прислугу, я убедился во всесилии смерти: я вытянул руку и дотронулся до того самого предмета, благодаря которому Декстер мог спасти свою жизнь и погубить меня.

Я приказал прислуге отнести весь мой багаж в грузовой вагон, чтобы сойти в Джалпайгуре. Одному из слуг я заплатил хорошие чаевые, поручив сообщить миссис Декстер, что полковник отправился в почтовый вагон, чтобы подготовить служебную телеграмму, которую ему срочно понадобилось отправить.

В вагоне-ресторане я появился, когда все неторопливо доедали десерт. Я сел за свой всегдашний стол и заказал чай и сандвич.

Сидевшие за главным столиком поздоровались со мной, и к своему успокоению я убедился, что миссис Декстер только что взялась за огромную порцию мороженого. Мне почудились ироничные взгляды. Может быть, кто-то заподозрил нас с Кэтти.

Я погрузился в книгу, чувствуя, что минуты становятся все длиннее, что они тянутся в три-четыре раза дольше положенного. Казалось, поезд ползет вверх с огромным трудом. Джалпайгур был последним пунктом перед подъемом на Дарджилинг. Я повторил по памяти все контакты, чтобы не ошибиться: права рисковать и импровизировать у меня уже не было.

Я открыл «Тайме» так, чтобы все видели, и стал читать о подробностях поражений Роммеля на всех фронтах, о продвижении союзников по Сицилии.

Возрождение откладывалось. Победа была на стороне приземленных людей. Этих продавцов Библий и пальто, которые после обеда принимаются расставлять образцы товара и проверять счета. Моя миссия была жестом отчаяния. Я должен был сражаться за почти проигранное дело.

Во имя него мне впервые пришлось своими руками убить человека. Того, кто сейчас был так непочтительно зажат между откидной полкой и перегородкой в поезде, принадлежащем Королевской индийской железной дороге. Полковника, который из легкомысленного существования вновь вернулся в пустоту. Я убил человека, и этим все сказано. Может быть, в не лишенной юмора игре, именуемой жизнью, это компенсировалось зачатием другого существа, пусть даже еврейской крови, в утробе Кэтти Кауфман.

Маневр в Джалпайгуре вполне удался, я сумел затеряться на перроне среди суетливой толпы в лохмотьях, по обыкновению теснящейся там. Благодаря щедрым чаевым мой багаж выгрузили очень быстро.

Было очевидно, что меня еще не раскрыли, и после короткой пятиминутной остановки поезд возобновит свой путь. Никогда еще время не казалось мне таким медлительным, как на огромных часах над перроном. Когда стрелка достигла положенной отметки, а паровоз издал пронзительный гудок, я понял, что дело наполовину решилось в мою пользу. У меня оставалось не больше получаса, чтобы выйти на связь с человеком, которого мне указал Брук. Люди Декстера наверняка замешкались в поисках своего начальника, а про меня подумали, что я сижу в купе, отдыхая после обеда.

Я нанял носильщиков и приказал доставить мой багаж ко входу в отель «Брайтон». Я дал фунт главному из них и пообещал добавить еще два,· если он будет ждать меня с багажом у дверей гостиницы. Он забавно выпучил глаза: теперь благодаря мне он целый месяц сможет не беспокоиться о прокорме семьи.

Я затерялся среди садов, чтобы не сразу было понятно, куда я направляюсь. Пришлось то останавливаться, то возвращаться, пока я не убедился, что за мной не следует ничей взгляд. С нищими я обходился по-британски непринужденно, прокладывая себе дорогу тростью и время от времени отвешивая затрещину какому-нибудь слишком настырному мальчугану.

Я добрался до площади Королевы Виктории и уселся возле фонтана. Меня вполне можно было принять за служащего префектуры.

Ничего подозрительного я не заметил. Прошло двенадцать минут. Аптека была прямо передо мной, вывеску ни с чем не спутать. Я подождал три минуты, пока скрылся из виду жандарм-индус, и вошел в магазин. Это была обычная индийская аптека: весы с позолоченными чашечками, склянки со сладостями и лекарствами, таблетки хинина и хлора возле кассы, бочка с дурно пахнущей тиной и кишащими в ней пиявками, жаждущими крови несчастных апоплектиков.

У прилавка стояли двое юношей. За занавеской из металлических колец я разглядел пожилого мужчину в тюрбане. Сказал, что хотел бы поговорить с ним, и меня провели в подсобное помещение, где посетителям измеряли давление.

Это, судя по всему, и был господин Бота. Я поздоровался и сказал пароль. Он с невозмутимым видом прихлопнул резиновой мухобойкой муху и, поклонившись, ответил, доставая свой аппарат:

– Добро пожаловать в края Вишну. [61]– Это был пароль.

Он сказал, что мы можем поговорить здесь. Мгновенно и со всей ясностью он осознал, какая опасность угрожает ему и мне. С невозмутимостью человека, которому некуда торопиться, он принялся мерить мне давление, а между тем подозвал одного из юношей и дал ему быстрые и четкие указания. Тот куда-то помчался. Бота провел меня к кассе и на глазах у метиски, ожидавшей своей очереди, старательно записал мое нижнее и верхнее давление и взял с меня деньги. Когда стрелка часов достигла пятичасовой отметки, я вдруг увидел безжизненную руку Декстера, упавшую в проем у верхней полки, словно маятник сломанных часов, качнувшийся в последний раз.

Следуя полученным указаниям, я медленно вышел из аптеки и свернул налево в переулок, пока не добрался до навеса, под которым стояла машина. Там меня ждал юноша, Шаба.

Прошло всего двадцать пять минут с тех пор, как я покинул поезд. Оставалось еще десять до того момента, когда местная полиция получит сигнал тревоги. Мы проехали по рынку, распугивая кур, затормозили перед священной коровой, переходившей проспект Гордона. Юноша вел машину как безумный, но мы все-таки добрались до подъезда «Брайтона», где главный носильщик охранял мои чемоданы, которые мы погрузили так неторопливо, как только смогли. Я дал носильщику два фунта и сказал, что остановлюсь у друзей. Нам удалось устроить так, что он не увидел лица Шабы.