Абель Поссе - Путешествие в Агарту

Незаметно я проехал вдоль речного потока, а потом поскакал по дороге, огибающей гору, до узкого ущелья, которое ведет к монастырю. Дальше ехать было уже совсем просто.

Я не дал коню передохнуть. На рассвете я уже видел Турфанскую долину и легкие шатры сармунгов.

Наконец я остановил коня в сотне метров от них. Я стоял неподвижно, пока не рассвело. Прождал так довольно долго, а потом двинулся к ним. Они уже сидели вокруг костра, разведенного на верблюжьем навозе. Мне показалось, я узнал вожака той группы, которая перевезла меня из Тателанга.

– Я ищу город из гранита и мрамора, город, имя которого не произносят. Я хочу, чтобы ты провел меня в пустыню, – и я бросил к ногам сармунга пояс с монетами. Послышался глухой звон, похожий на подавленный смешок. – Это все, что у меня есть.

Сармунг смотрел на меня молча, без удивления или интереса. Потом он повернулся, поднял пояс, подошел к своим и сел с ними.

Я незаметно открыл патроны и зарядил пистолет. Они долго совещались. Потом вожак вернулся в сопровождении глухонемого.

Тот встал передо мной и наклонил голову в знак согласия. Потом сказал по-китайски с горловым акцентом, с трудом выговаривая фразы:

– Тебе известно, что никто не может войти в Город по своей воле. Ты должен знать, что, может быть, не сможешь сохранить свою жизнь…

Я согласился, тоже склонив голову по обычаю пустынных контрабандистов, когда те хотят показать, что сделка свершилась.

Я подумал, что они вполне могут расплатиться за то, что сопроводят меня в пустыню (возможно, это будет нарушением их принципов), исполнив заповедь и убив меня. У них ведь совсем иные законы милосердия и спасения. Но у меня не оставалось другого выхода, кроме как пойти на самый крайний риск.

Когда окончательно рассвело, мы тронулись в путь. Пять верблюдов на трех всадников. С нами поехал и молодой глухонемой сармунг, он должен был заботиться о животных и выполнять разную работу. Двое верблюдов везли поклажу, прежде всего воду.

Я попытался указать проводнику направление, показав ему круглый компас, который привязал к сбруе своего верблюда. Сармунг мотнул головой, словно говоря «это не годится». Он не понимает и не принимает абстракций. Но когда темнеет и мы разбиваем лагерь, мы договариваемся о примерном маршруте, ориентируясь по ранним звездам.

Я уверен, что наступит момент, когда сармунг захочет заманить меня в одно из тех мест, где можно будет принести ритуальное жертвоприношение во благо всего их народа. Как правило, это возвышения с небольшими святилищами из грубого камня, так называемые «обо». Они напоминают тот каменный холм, ту скалу, куда бедуин Авраам привел своего единственного сына, чтобы зарезать его, исполняя приказ жестокого незримого бога, стоящего у истоков трех великих монотеистических религий, которые опозорили мир. Недоумок, ухаживающий за животными, будет прислуживать при ритуальном жертвоприношении. Я это знаю.

Как и мы, нацисты, сармунги знают, что тигр или змея так же невинны, как птицы. Но только не человек. Они полагают, как и уры, живущие у озера Титикака, о которых Вуд писал в одной из своих статей, что их народ древнее современного человечества и что последнее – всего-навсего результат вырождения или инволюции людей, которые когда-то «пребывали в единении с Потусторонними Силами». Ошибка сармунгов в том, что у них слишком мало власти. Из-за своей гордыни они обречены на то, чтобы ограничиваться ремесленным уничтожением единичных особей.

Животные знают или чувствуют, что человек – отвратительное выродившееся начало творения.

Переход этот может растянуться не больше чем на четыреста миль. Мне необходимо достичь точки «А», чтобы с ее координат спроецировать на подготовленной в Аненэрбе карте треугольник священной зоны.

Монастырь Танцующих расположен к северу от Турфанской котловины, на отрогах Покотошаня, где начинается Джунгарская равнина, наша первая пустыня. Мы должны двигаться в направлении ост-норд-ост, и тогда примерно через двести миль я смогу определить точку «А». Это «долина фон Зеботтендорфа», как сказано в руководстве Аненэрбе.

Я сплю, положив рядом пистолет со взведенным курком. Натягиваю у входа в палатку веревку, конец которой привязываю к руке. Мне приснилось изображение Авраама на картинке в учебнике по священной истории. Отец Майнц из нагольдской школы. Школьный двор в Аберпорте. Похожее изображение в часовне. Я что-то говорю своему однокашнику по-английски. Я, Вуд, в том году не слишком преуспевал в священной истории и получил 12 баллов из 20.

Область «желтых ветров». Именно здесь, как поведал нашему агенту Гурджиев со свойственной ему иронией, он соорудил необыкновенно высокие ходули, чтобы можно было дышать, не наглотавшись песку. Тейяр де Шарден забредал в эти края во время одной из своих «одиноких вылазок», как он сам называл их.

Сармунги, похоже, знают, что нас ждет. Они надевают верблюдам на шею бронзовые колокольчики. Проводник возглавляет шествие, все пять верблюдов идут, связанные одной длинной веревкой, прикрепленной к недоуздкам. Мы похожи на альпинистов.

Каждый час, а то и чаще, приходится вытирать верблюдам морды, забитые песком и пылью. Песчаная пелена становится все гуще. Разбивая лагерь, нам приходится как следует привязывать верблюдов к шестам, которые глухонемой втыкает глубоко в землю.

Мой главный враг – слабость. Непрекращающаяся песчаная буря, похоже, сводит на нет все попытки вернуть себе физическую форму. Я как можно лучше обустраиваю свое седло, превращая его в некое подобие дивана. Стараюсь ехать полулежа, чтобы не напрягать мышцы. Я воображаю себя Артюром Рембо, пересекающим его последнюю пустыню в Абиссинии.

Сармунги, словно кающиеся испанские грешники, едут согнувшись, с головы до ног завернутые в свои мрачные конусообразные плащи. Они смотрят и дышат через толстое, грубое тканое переплетение.

В этих краях всякое представление о реальности становится сомнительным. Всего за пару часов низину скрывает под собой высокая дюна, а дюны, которые казались высокой горной цепью, исчезают, и на их месте возникает ровное, пустое пространство.

Из-за этих странных передвижений возникают и, как правило, за несколько часов или дней исчезают древние города, быть может, возведенные еще до великих ханов. Океан песка обнажает их и снова скрывает, как улиток, которых уносит отливом.

Путешественник начинает здесь доверять миражам, оптическим иллюзиям, они становятся для него уютным убежищем от сводящей с ума реальности.

Я как раз записывал эти наблюдения, когда послышался шум мотора. Три бронемашины незаметно подобрались к нам, двигаясь против ветра.