Иэн Макьюэн - Первая любовь, последнее помазание

До прошлого четверга, пока я не увидел труп Джейн, у меня не было никаких особых мыслей о смерти. Раз видел, как задавили собаку. Как ей шею переехало колесом и глаза из орбит выскочили. На меня это не произвело впечатления. И на похороны матери я не пошел — от безразличия в основном и из-за отвращения к родственникам. Да и видеть ее среди цветов, мертвую, плоскую и серую, тоже не очень-то хотелось. Наверное, после смерти и я стану таким. Но тогда я еще не знал, как выглядят трупы. Увидишь — и невольно задумаешься про живых и мертвых. Меня провели вниз по каменным ступеням и через коридор. Я полагал, что морги строят отдельно, но этот был в офисном здании, семиэтажке. Мы оказались в подвале. Сверху доносился стук пишущих машинок. Вместе со мной спустились сержант и еще пара других, в штатском. Сержант пропустил меня в дверь, открывавшуюся в обе стороны. Я не ожидал ее там увидеть. Не помню, чего ожидал: возможно, фото или где-нибудь расписаться. Я не успел мысленно подготовиться. Но там была она. И пять стоявших в ряд высоких столов из нержавеющей стали.

И лампы дневного света под зелеными абажурами из жести, свисавшие на длинных цепях с потолка. Стол с ней был самый ближний от двери. Она лежала на спине, ладони наружу, ноги вместе, рот широко открыт, глаза распахнуты, очень бледная, совсем тихая. Волосы по-прежнему слегка влажные. Красное платьице как после стирки. От нее едва уловимо пахло каналом. Допускаю, что в этом не было ничего исключительного для того, кто навидался трупов, как, например, сержант. Я заметил небольшой синяк над ее правым глазом. Хотел потрогать, но почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Как продавец подержанных машин, мужчина в светлом пиджаке с напором сказал:

— Девять лет всего.

Никто не ответил, все смотрели на ее лицо. Сержант обогнул стол и подошел ко мне с какими-то бумагами.

— Ну, всё? — сказал он.

Мы прошли обратно по длинному коридору. Наверху я подписал бумаги, в которых говорилось, что переходил пешеходный мост рядом с железной дорогой и увидел девочку (позднее опознанную мной в подвале), бежавшую по тропе вдоль канала. Я отвернулся, а чуть позже увидел в канале что-то красное, но оно быстро скрылось под водой. Поскольку плавать я не умею, то привел полицейского, который долго смотрел на воду и сказал, что ничего не видит. Я оставил ему свои имя и адрес и ушел домой. Через полтора часа ее достали со дна экскаватором. Я подписал три копии заявления. После этого долго не мог уйти. Нашел в одном из коридоров пластмассовый стул и сел. Дверь напротив оказалась открыта, за ней был офис, и там две девушки печатали на машинках. Они заметили, что я на них посматриваю, и стали переговариваться и смеяться. Одна вышла с улыбкой и спросила, занимается ли мной кто-нибудь. Я сказал, что просто присел подумать. Девушка вернулась в комнату, перегнулась через стол и передала подруге. Теперь в их взглядах появилась тревога. Заподозрили в чем-нибудь, меня всегда подозревают. Я и правда присел подумать, но не про мертвую девочку в подвале. Я думал о ней живой, а видел мертвой, но старался не сопоставлять. Так и просидел там весь вечер — никуда не хотелось идти. Девушки закрыли дверь своей комнаты. В конце концов все-таки пришлось уйти, потому что рабочий день кончился и здание запирали. Я вышел из него последним.

Одевался я не спеша. Погладил черный костюм — счел, что он будет уместен. Галстук выбрал голубой, чтобы с черным не перебарщивать. Потом, уже спустившись в подъезд, передумал. Поднялся и снял костюм, рубашку и галстук. Вдруг разозлился на себя за эти приготовления. С какой стати я так стремлюсь им понравиться? Надел старые брюки и свитер, в котором был раньше. Пожалел о принятой ванне и постарался смыть с шеи одеколон. Но был еще другой запах — послебанный, запах ароматического мыла. В четверг я тоже им мылся, и девочка это сразу заметила:

— От тебя цветами пахнет.

Я проходил мимо их крошечного палисадника, шел на прогулку. Даже не повернул головы. С детьми вообще стараюсь не разговаривать: мне трудно найти с ними правильную интонацию. Неприятна их прямота, коробит. Эту малявку я уже не раз видел раньше: иногда на улице за игрой (обычно одну), иногда рядом с Чарли. Она вышла за калитку и увязалась за мной.

— Ты куда? — сказала она.

И снова я не повернул головы в надежде, что ей наскучит за мной тащиться. К тому же я и сам не знал, куда иду.

Она опять спросила:

— Ты куда?

Я выдержал паузу и сказал:

— Не твое дело.

Она шла прямо за моей спиной, мне ее не было видно. Наверняка передразнивала походку, но я не обернулся.

— В магазин мистера Ватсона?

— Да, в магазин мистера Ватсона.

Она поравнялась со мной.

— Он же закрыт, — сказала она. — Сегодня среда.

На это я ничего не ответил. Проводив меня до угла нашей улицы, она сказала:

— Ну, правда, куда ты?

Я впервые повернул голову и присмотрелся. У нее было длинное утонченное лицо и огромные печальные глаза. Нежные каштановые волосы завязаны в хвостики красными лентами — под цвет красного ситцевого платья. Красота ее была почти зловещей, как на рисунках Модильяни.

— Не знаю, — сказал я. — Погулять.

— Возьми меня.

Я ничего не сказал, и мы вместе пошли в сторону торгового центра. Она тоже молчала и держалась чуть позади, точно ждала, когда я обернусь и отправлю ее обратно. В руках у нее была игрушка-у каждого ребенка в округе такая есть. Два твердых шарика на концах шнурка, и они ими стукают друг о друга, держа шнурок посередине и быстро двигая кистью. Стук выходит как от футбольной трещотки. Думаю, она это делала, чтобы мне понравиться. И стало труднее ее прогнать. Вдобавок я уже несколько дней ни с кем не разговаривал.

Когда, переодевшись, я снова спустился вниз, было четверть седьмого. Родители Джейн живут через двенадцать домов на моей стороне улицы. Поскольку с приготовлениями было покончено на сорок пять минут раньше, я решил пройтись, чтобы убить время. Теперь улица была в гени. Я помедлил у двери, прикидывая оптимальный маршрут. Чарли был через дорогу уже под другой машиной. Он увидел меня, и пришлось подойти, хоть и без всякого желания. Чарли тоже не улыбнулся.

— Куда теперь?

Он со мной разговаривал как с ребенком.

— Дышу воздухом, — сказал я. — Вкушаю вечернюю прохладу.

Чарли любит быть в курсе уличных дел. Он тут всех знает, включая детей. Я и девочку часто с ним видел. В последний раз она подавала ему гаечный ключ. Чарли вбил себе в голову, что я виноват в ее смерти. Небось все воскресенье про это думал. Хотел услышать от меня, но не решался спросить напрямую.

— Значит, с родителями ее встречаешься? В семь?

— Да, в семь.

Чарли ждал продолжения. Я обошел автомобиль вокруг. Это был большой, старый, проржавевший «форд-зодиак» — других на нашей улице не держат. Он принадлежал семье пакистанцев, владевшей небольшим магазинчиком на углу. Почему — то они назвали его «У Ватсона». Обоих их сыновей избили местные скинхеды. Теперь они откладывали деньги, чтобы вернуться в Пешавар. Старик только о том и говорил, когда я заходил за покупками: как увезет семью домой от насилия и лондонской непогоды.