Лея Любомирская - Лучшее лето в её жизни

Вскрытие завещания Карлоты Жоакины было назначено на полдень воскресенья. На площади соорудили что-то вроде помоста, вплотную к нему поставили большое кресло, а за ним, рядами, стулья. Нотариус сеньор Рибейра разыскал и уговорил приехать старухину дочку Терезиню, которую тридцать лет назад, зимой, Карлота Жоакина выставила из дома в одной ночной сорочке. В городе поговаривали, что Карлота Жоакина поймала Терезиню в постели с помощником аптекаря, но точно никто ничего не знал. Терезиню в ту зиму приютил падре Матуш и вскоре отправил куда-то на юг к своей дальней родственнице. Примерно тогда же из города тихонько исчез помощник аптекаря, никто про него и не вспомнил.

Сеньор Рибейра проводил Терезиню – теперь уже дону Терезу, почтенную матрону, скорее цветущую, чем красивую, – к креслу у помоста. Она уселась, и к ней немедленно прижались пять худышек в белых платьях, одна другой испуганнее.

Когда площадь заполнилась, сеньор Рибейра взошел на помост, сдержанно поклонился собравшимся и взял со стола большой коричневый конверт. Поклонился еще раз, с треском разорвал плотную бумагу – одна из худышек в белом платье ойкнула, – вытащил оттуда неожиданно маленький листок бумаги и откашлялся.

– «Я, Карлота Жоакина Мария Барбоза Сеабра, – прочитал он нараспев своим красивым глубоким баритоном, – находясь в здравом уме и твердой памяти, завещаю все мое имущество, движимое и недвижимое, моему… – Сеньор Рибейра запнулся и откашлялся еще раз. – Моему… убийце».

Во внезапно наступившей тишине было слышно, как тоненько икает самая маленькая худышка.

– Ну хорошо, – в пятый раз повторил полковник Тейшейра и прошелся по комнате. – Допустим, кто-то придет и скажет: «Это я убил старуху, давайте мои деньги».

– Доказательства пусть предъявит, – подсказал из угла нотариус сеньор Рибейра.

– Доказательства пусть предъявит, – согласился полковник Тейшейра. – И что?

– Каторга? – полуспросил сеньор Рибейра.

– За старуху-то? – полковник поморщился и покачал головой. – Максимум ссылка. Но с конфискацией. В пользу города.

– Да мне-то что? – раздраженно бросила дона Тереза, с силой встряхнула мокрое белое платье и повесила его на веревку, где уже висели четыре таких же платья. – Это теперь ваши деньги, сами с ними и разбирайтесь.

За голубятню проголосовали почти единогласно. Против был только падре Матуш – он считал, что на деньги Карлоты Жоакины следует учредить фонд, чтобы давать приданое бедным невестам.

– Бросьте, падре, – сказал вечером полковник Тейшейра, распечатывая новую колоду. – Можно подумать, у нас в городе много бедных невест. А голубям надо компенсировать ущерб. Покойная, мир ее праху, как с ними расправлялась! Прямо геноцид!

– Авицид, – поправил падре Матуш. – Или колумбоцид.

– Да-да, – согласился полковник Тейшейра. – Именно. Ну что, партию по сентиму?

Голубятня получилась великолепная. Просторная, светлая, по верху – окошечки, чтобы голуби влетали и вылетали, чудо, а не голубятня, весь город ходил на нее посмотреть. Моя квартирная хозяйка дона Анжелина даже носила туда попугая Жоку, но Жоке там не понравилось, и он устроил скандал. Дона Анжелина говорила – от зависти.

На стену снаружи повесили блестящую табличку с надписью «Муниципальная голубятня имени Карлоты Жоакины» и стилизованным голубем посередине. Только разместили табличку довольно неудачно, прямо под одним из окошечек, и уже через неделю голуби так ее загадили, что надпись совершенно исчезла.

…открыл утром глаза и понял: сегодня. Просто понял, и всё…

… вот с самого утра было предчувствие, я тебе клянусь. Ну вспомни, за завтраком…

…дядя говорил, что каждый мужчина всегда про себя знает. А я не верил. Я раньше думал, что…

… я предпочитаю слово «интуиция». Да уж, пожалуйста. Ты же знаешь, я не люблю таких шуток. В конце концов, если бы я не…

…ничего не сказал, даже не посмотрел. Только рукой на дверь махнул – иди. Значит, все правильно…

…демонов нельзя бояться. Дядя говорит, что демоны слетаются на запах страха. Один раз испугаешься – и всё. Разорвут. Когда я был маленький, я боялся демонов. А теперь уже не боюсь. Я мужчина. Как дядя. Когда дядя выходит из дома, демоны разбегаются. Тех, которые не успевают разбежаться, дядя ловит и ест на завтрак. Сейчас я пройду ритуал, и демоны станут бояться меня, как дядю. Вы слышите, демоны? Я иду!..

… а ты уверен, что нам сюда? Точно? Ну смотри, тебе виднее, конечно, но я бы…

…демон! Демон! Еще демон! Все равно я не испугаюсь! Я не боюсь вас, демоны, не боюсь!!! Видите? Я не боюсь вас! Я плюю в ваши морды! Я плюю!..

… тормози, тормози, ну!!!! Ччччерт… Нет-нет, я в порядке. Правда, в порядке, просто губу прокусила…

…Оуэээ!!!! Я мужчина! Я мужчина!!! Я мужчина, и демоны меня боятся! Они останавливаются, когда я иду! Они боятся напасть на меня и кусают друг друга!!! Дядя, дядя, ты видел?!! Демоны меня боятся!!!

– Извините, извините, ради бога, извините, – в сотый раз повторяет Лурдеш, трогая ушибленный подбородок. На подбородке уже образовался и наливается свинцовым цветом большой, идеально круглый синяк.

– Ну что вы, что вы! – Ракел прижала бумажный платок к прокушенной губе и безуспешно пытается остановить тонкую струйку крови. – Вы абсолютно не виноваты! Вы вообще больше всех пострадали!

– Откуда только взялся этот придурочный пацан? – хмуро спрашивает Фабиу.

Лурдеш и Ракел синхронно пожимают плечами.

– Муж за ним побежал, – говорит Ракел. – Может, поймает.

– Бампер, – загибает пальцы Тьягу, – топливный бак, и я еще не очень внимательно все осмотрел, наверняка есть еще что-нибудь. И главное, ты же понимаешь – достаточно один раз стукнуть, дальше так и пойдет, хоть меняй теперь машину.

– Зато все живы и здоровы. – Ракел осторожно трогает пальцем распухшую губу. – А у этой девочки, Лурдеш, вообще машина почти вдребезги – и спереди, и сзади. Жалко, что ты не поймал мальчишку. Я бы с удовольствием поговорила с его родителями.

– Видишь ли, – задумчиво тянет Тьягу, – я его не то чтобы не поймал… я его не нашел. Он просто исчез, как будто его и не было, представляешь?

Собаке приснилось, что чайки пытаются утащить у нее рыбу, и она залаяла не просыпаясь. Чайки бросили рыбу и отлетели – белая села метрах в двацати от собаки и стала увлеченно расшвыривать мелкие щепочки, а пестрая поскакала вдоль прибоя, как будто играла в какую-то игру. Собака еще раз гавкнула для порядка и проснулась. В двадцати метрах от нее белая чайка нашла большую закрученную ракушку и пыталась в нее заглянуть то одним, то другим глазом. Пестрая летала над ней большими кругами.