Владимир Соколовский - Антология современной уральской прозы

Отправляем точку в конец предыдущего абзаца. Чёртовы совпадения: Крым и его день рождения. Сколько-то деревянных кругляшков тому назад. Женился на один кругляшок раньше. Ласковый зайчик, прядущий ушами, ушки длинные, мягкие, серые. Мягонькие и серенькие. Какой ресторан, когда еле жива. А столик? Пойдёшь с ребятами. Конечно, а сам уже пьяный, злой, сухое, коньяк, мадера, сейчас бы соснуть часок, а потом прикинуться и на набережную, в семь ребята у ресторации будут ждать, вот только если двоюродная не придет, ласковая, податливая, уже опробованная двоюродная... Нет, пришла, и пара пришла, где жена? Увы, устала, раз устала — спать легла... Песенка не получается, срывается песенка, ни смысла, ни мотива, да и рифмочки хиловаты... У нас столик заказан... Что же, проходите, вон туда, где на пятерых накрыто... Но нас четверо... Ничего не поделаешь, гуляйте как пятеро... Водку несут и шампанское. Что будут дамы? Шампанское? Дамы требуют водки, дамы берут рюмки с водкой, дамы чокаются с ним рюмками с водкой, тут и музыка начинается, кабацкий гоп-стоп, пошли, потанцуем, чернявая? Именинное танго, двоюродная надела просвечивающее чёрное платье, девочка-воробышек, все женщины напоминают ему лишь одну, опять игла, опять заноза, опять спица, сколько же в нем сердец и неужели все они продырявлены? Как прижимается, всем телом, ласковым, податливым, опробованным в обед, хорошее тело, удобное, бедра так покачивают, когда в них устроишься и погружаешь... Погружаешься. — Не спи, родной... Вот уже и родной, надо выпить, к чёрту вся и всех, просто надо ещё выпить... Водка есть? И водка, и шампанское... Опять музыка, опять танцы-шманцы обжиманцы, пара куда-то свалила, что, кто-то блюёт? Салат мерзкий и гнусный, всё здесь мерзко и гнусно, к морю надо, на свежий воздух (Господи, а Марина-то с Сашей куда заплыли, нет, давно уже пора в воду), так что, идём? Только водку с собой захватим и пойдем. А твои где? Они на улице ждут, поздно уже, закрывают — Ну и нажрался же я... Тебе положено, у тебя праздник — Многоточие на многоточие. Отточие на отточие. Перевести дух, перекурить, допить водку, опять перекурить, спуститься к морю и окунуть голову в воду. Что, полегчало? Ну и дал я, ребята! А мы что, хуже? Куда пойдём? Пошли к нам, у нас ещё флакон сухаря есть — Сейчас, только зайдём ко мне, посмотрю жену. Пошли, все смеются, особенно двоюродная. Что же, на месте жена, спит жена, ты куда? Я ещё погуляю. Только не буди, когда придешь, я себя плохо чувствую. Не будить, так не будить, пошли, ребята! (Марина машет рукой, мол, плыви сюда, лёгкий ветерок подул с моря.) Совсем недалеко, через улицу и ещё через двор. Снимают однокомнатную квартиру, дорого, но удобно, уютно, комфортно, давайте сюда, в комнату, зовет половина, двоюродная идет на кухню, лезет в холодильник, ба, да тут не один сухарь, а три. Что там? Рислинг? Ркацители? Просто виноградное белое столовое вино? Рислинг, три бутылки венгерского рислинга. Ну, живем, ну, гуляем, сейчас проблююсь только — это половина, ей опять плохо, что же, сухое, коньяк, мадера, водка, шампанское, снова водка, снова сухое. Через бутылку минчанин отрубился, его супруга, покачиваясь, в очередной раз добрела до ванной и рухнула там. Перенесём? Конечно, что у унитаза-то спать! Положили, раздели, укрыли, муж рядом, под боком, пусть храпят. Допьем? Пойдём на кухню. Чёрное платье давно отброшено, лифчик да трусики, а вот и лифчик побоку, давай сюда, на пол, подожди, одеяло хоть принесу, так удобнее, с одеялом? Иди ко мне, ух ты какая горячая, какая влажная, какая узкая, повернись на животик, нет, больно, а если так, всё равно, ну пожалуйста, чёрт с тобой, а-а-а, потише, подожди, давай ещё выпьем (наконец-то он встал, взял ружьё и маску и пошёл к воде), эта бутылка похолоднее, давай её сюда, как ты булькаешь, так аппетитно, попои меня в рот, ну вот, облил всю, оближи, облизывает ей плечи, грудь, живот, лобок, промежность, хватит, хватит, я уже кончать не могу, давай ещё разок, последний, дай тогда ещё выпить (смеется), всё, пьяная, совсем пьяная, иди ко мне, ну, в последний раз, поверни меня, дай его сюда, ну, у-м-м...

— Боже, как от тебя разит, — сказала ему жена утром, — какой ты липкий и противный, иди помойся. — А потом, когда уже насухо вытерся и лег в постель: — Что, натрахался вдоволь, кобелина? А то у меня как раз месячные начались!

— Иди сюда, зайчик, — сухой звук пощечины. — А вот это ты зря, — той же монетой.

— Квиты, я буду спать (спокойно и отдышавшись, ныряет в набежавшую волну, держа ружье, как это и положено, вперед и чуть в сторону).

Пришло воскресенье, но ещё в субботу вечером он почувствовал себя неважно, першило в горле, ощущалась слабость, хотя температуры не было, но он догадывался, что это ненадолго, что вот-вот, как придёт болезнь, и вставал вопрос: что тогда делать? Лыжи уже стояли в прихожей, смазанные впервые за последние три года, в школе он старался манкировать физкультурой, а если и приходилось, то брал лыжи напрокат, в маленьком деревянном корпусе той самой спортивной базы, откуда начиналась их учебная трасса (под соснами и елями ещё не свалявшийся в омерзительное месиво снежок, разноцветные куртки соучениц и соучеников, маячащие впереди, слово за слово, метр за метром, сосны и ели, ели и сосны, температура поднимается, уже, наверное, тридцать семь с половиной, надо выпить таблетку и пораньше лечь, может, всё обойдётся, может, утром температуры не будет, вчера после школы прогрел и смазал лыжи, разноцветные куртки, красные, жёлтые, голубые, зелёные, шапочки с помпошками, снег свежий, недавно выпавший, стук дятла где-то неподалёку, дятел, такая маленькая, пёстренькая птичка, дятел носом тук да тук, приготовь скорее сук, и верёвку приготовь, дальше с рифмою «авось», и набрось её на сук, дятел носом тук да тук).

Он проснулся посреди ночи от сильного жара, кое-как добрёл до туалета, а потом до кухни — взять термометр. Тридцать восемь и три, ещё аспирину, лишь бы мать не заметила, надо ехать, всё равно надо ехать, ведь он обещал, она будет ждать его под часами справа, у пригородных касс, дойти до комнаты, лечь в кровать, накрыться с головой, перед глазами что-то блестящее, сверкающее, яркое, что-то переливающееся, ничего не разобрать, яркий, блестящий, сверкающий, переливающийся туман, колотит озноб, надо взять ещё одно одеяло, самое толстое, пуховое, китайское, что лишь в сильные морозы, в декабре-феврале, но ведь и так морозы со дня на день, уже под минус двадцать, может, вообще никуда не ходить? Ноги ватные, руки не поднимаются, болит позвоночник, почему это она поцеловала его тогда, когда он уходил, ведь на десять лет старше, такая странная, такая милая и нежная, опять туман, только уже другой, слишком мрачный, от него не по себе, дрожь, всё тело дрожит, какое-то липкое, потное, противное тело, да и сам он липкий, потный, противный, такой нескладный, терпеть не может смотреть на себя в зеркало. Откуда эта напасть, отчего именно сейчас, когда завтра такой день, так ждал его, и вот... Раньше, когда был поменьше, болеть любил, не надо ходить в школу, можно капризничать, надувать губы, всё будет по-твоему, лишь бы скорее выздоровел. Мать тогда старается раньше прийти с работы, начинает появляться и отец, видимо, она звонит ему и говорит — он заболел, и тогда он начинает заходить вечерами, приносит какие-то подарочки, сидит с полчаса у кровати, а потом уходит, давно не видел отца, да ведь и не болел давно, с прошлого года, а дятел носом всё тук да тук, ты приглядел уже крепкий сук, верёвку прочнее скорей приготовь, выброси чёртову рифму «авось», верёвку затем перекинь через сук, пёстренький дятел носом всё тук.