Теодор Рошак - Киномания

Еще Ольга знала кое-что про Sturmwaisen — Сироток бури. Касл и Рейнкинги вышли из одного разрушенного во время войны сиротского приюта недалеко от Дессау. Там-то они и научились искусству кино. Я упомянул приют в Цюрихе — следующем пункте моего путешествия перед возвращением в Калифорнию. Она хорошо знала этот город. А сколько всего было таких приютов?

— У Sturmwaisen приюты по всему свету — в Штатах, даже в Китае. А в Цюрихе у них штаб-квартира. Еще есть школа здесь, в Голландии. Я каждый год даю им деньги на Рождество. Я думаю, они хорошие люди. Очень здравомыслящие и очень мрачные. Но хорошие, — Потом она добавила кое-что, о чем Зип ни разу не говорил, хотя и должен был знать об этом, — У них есть школа около Лос-Анджелеса. Близнецы там и жили. Они всегда наседали на Макса, чтобы и он там жил, но он хотел жить в своем большом доме в городе. Им это не нравилось, но Макс их не слушал.

— А вы не помните, где находилась эта школа?

Она на минуту задумалась.

— На севере, в горах, кажется. Я там никогда не бывать.

— А как она называлась?

Она попыталась вспомнить, но безрезультатно.

— Как-то Сен-… кажется. Или какой-то Свято-.

— А что это за организация — Sturmwaisen?

— Это что-то религиозное.

— Вроде церкви?

— Да. С монашенками и священниками.

— Они католики?

— Нет-нет, — Ее ответ был вполне уверенным.

— Вы точно знаете?

— О да. Мне Макс говорил. Они точно никакие не католики. Ты же понимаешь разницу? Папа говорит, что секс нужен, только чтобы были детки, так? Рожайте много деток. — Она сделала кислую, сердитую гримасу — редкий случай, когда ее улыбка омрачилась, — А от Макса я узнать, что это учение дьявола.

— Но вы же говорите, что в этих приютах есть монашенки и священники?

— Да. Сестры. Они носят черные одежды. Такие смешные шапочки. Я как-то сказала Максу, что у них католический вид. «Нет, это католики похожи на нас. Мы гораздо старше, чем они, только они не хотят это признать».

— А вы знаете, что это за религия, что она исповедует?

Она не знала ничего, кроме причудливых сексуальных доктрин, которые уже мне поведала. А больше ее, кажется, ничто не интересовало. Она даже почти ничего не знала о голландском отделении ордена, которое располагалось в Гааге. Ей как щедрому благотворителю разрешили приехать и увидеть детей. Но дальше этого ее отношения с организацией не заходили. В одном, однако, Ольга была уверена.

— Я думаю, Макс имел большие неприятности с этими людьми.

— Что вы имеете в виду?

— Несколько раз кто-то приходить от сирот. Всегда двое: мужчина и женщина. Очень рассудительные, очень мрачные. Они за что-то выговаривали Максу — не знаю за что. Он делал что-то не так, как им нужно. А он после встреч с ними несколько дней хандрить. Я так думал, что им не нравилось, когда он делал свой собственный фильмы.

— А почему? Они выучили его на режиссера, да?

— Да, но только для того, чтобы они делал кино, как им надо.

— А как им было надо?

Тут мне от нее толком ничего не удалось добиться.

— Плохие картины, так я думать.

— Что значит «плохие»?

— Нехорошие.

На второй неделе моего пребывания в Амстердаме по завершении последнего моего визита в комнату наверху Ольга назначила мне следующим утром свидание в кинотеатре. Она, как и обещала, организовала просмотр хранившихся у нес пленок. Кинотеатр занимал маленький удобный дом в центре города. Клаус, владелец, был старым другом Ольги, помнившим ее как кинозвезду. Он был знатоком кино и уже неоднократно прокручивал для Ольги касловские ленты — последний раз восемь лет назад. Мы поболтали в ожидании ее прихода. Клаус был достаточно наслышан о фильмах Касла; лет ему было немало, и он наверняка видел кое-что из немых касловских лент, ныне безнадежно утерянных.

— Сценарии часто были совершенно никчемные, — сказал он мне, — Но в его картинах всегда чувствовалась сила, нечто необычное и надолго запоминавшееся. Не могу объяснить почему.

Я вкратце рассказал ему о том, что мне удалось узнать об Unenthüllte в фильмах Касла.

— Как интересно, — сказал Клаус — эта мысль сразу его очаровала. — Интересно, есть ли что-либо подобное в том фильме, что принесет Ольга. Он такой же сильнодействующий. А одну вещь в нем я сам подметил. Очень необычно, очень толково. Вы увидите. Но ведь это к тому же и очень опасно. Вы так не считаете? Если такая сила будет подспудно проникать в мозг?

— Очень опасно.

— Вы должны об этом написать.

— Я и собираюсь это сделать.

Клаус рассказал мне, что Ольга, обосновавшись в Амстердаме, вскоре принесла ему коллекцию всяких мелочей, связанных с Каслом, — она спрашивала его совета: что ей делать с этими вещами. Среди них были две катушки — обе довольно плохого качества. На первой было несколько сцен, подлежащих восстановлению, и отходов, которые Клаус, будь его воля, просто уничтожил бы. Но Ольга не хотела, чтобы пропадала работа Касла, поэтому Клаус смонтировал материал хорошего качества, а остальное намотал на другую бобину. Этот материал Ольга и подарила Музею современного искусства.

Вторая лента была очень маленькой, но, как сказал Клаус, «очень сильнодействующей». Он склеил ее с другим коротким отрывком, чтобы получилась цельная, хотя и короткая катушка.

— Но, как вы увидите, это разные фильмы, — продолжал он, — Я думаю, лучше всего смотреть их с небольшим интервалом.

Ольга появилась приблизительно полчаса спустя с катушкой, которая хранилась в банковском сейфе. Мне было невтерпеж узнать, что же это за лента. Ольга объяснила. Часть материала, который она собиралась показать — по ее мнению, лучшая, — датирована 1938 годом. Летом того года они с Каслом и Зипом Липски сняли несколько сцен в Европе для одной из независимых постановок — Касл надеялся завершить их, когда будут время и деньги. Она понятия не имела, что это будет за фильм. Касл редко делился с ней своими планами. А если и говорил что-нибудь, то непременно в шутливом тоне. Она вспомнила, например, что тем летом спросила у него, как будет называться этот фильм. А Макс ответил: «Проклятие, которого стоит дождаться».

— Что скажешь? По-моему, одно название тянет на награду академии. — Ольга слегка покачала головой. — Вот таким он и был. Но я придумала свое собственное название. «Король изгнанников». Из фильма станет понятно почему.

Касл, по ее словам, предпочитал снимать в Европе, потому что здесь съемки обходились дешевле и он имел больше свободы. У него были друзья на нескольких французских, немецких и голландских студиях, и ему нередко удавалось их уговорить, чтобы они помогли с оборудованием, монтажом, проявкой пленки. Касл проводил немало времени, торгуясь с этими людьми, заключал мелкие сделки — брал кредиты, искал покровителей, менял одно на другое. Иногда, при необходимости, он скрепя сердце раскошеливался, выплачивая какие-нибудь мизерные деньги, но только если перед этим исчерпал все средства получить все нужное на дармовщинку. Ольга считала, что все это было очень унизительно.