Юсуф Шаруни - Современный египетский рассказ

— Недурно… недурно!

Люди под навесом уставились на него.

— Кто это?

— Это он?

— Да, это режиссер.

— Вы делаете все, как нужно, и нет необходимости повторять все сначала, — сказал мужчина, глядя на улицу.

— Господин… — обратился к нему кто-то.

Но мужчина властным жестом заставил говорящего умолкнуть на полуслове.

— Господин, вы режиссер? — не выдержав нервного напряжения и набравшись храбрости, спросил еще кто-то.

Но тот, не обратив внимания на вопрос, продолжал смотреть в бинокль. Вдруг все увидели, что к остановке катится человеческая голова. Из обрубленной шеи хлестала кровь. Люди в ужасе закричали. Мужчина в черном свитере устало взглянул на голову и пробормотал:

— Браво… браво…

— Но ведь это — настоящая голова и настоящая кровь! — крикнул кто-то.

Мужчина навел бинокль на пару, предававшуюся любви, и нетерпеливо скомандовал:

— Измените позу… Избегайте однообразия!

— Но ведь голова настоящая, будьте любезны, объясните нам… — донеслось из толпы.

— Достаточно одного вашего слова. Мы хотим знать, кто вы и кто все остальные.

— Почему вы не отвечаете?

— Господин, рассейте наши сомнения…

Мужчина внезапно отпрянул назад, словно пытаясь спрятаться. Высокомерие его исчезло. Он весь как-то обмяк и поник. Люди под навесом увидели, что неподалеку прохаживаются какие-то солидные люди — словно собаки, которые что-то вынюхивают. Мужчина в черном свитере как сумасшедший бросился из-под навеса в дождь. Один из тех, кто прохаживался, заметил это и кинулся вдогонку. Его примеру молниеносно последовали остальные. Все они вскоре скрылись из виду.

— Боже милостивый, это был не режиссер…

— Кто же он?

— Наверное, вор.

— Или сбежавший из больницы сумасшедший.

— А может быть, все это — эпизод из фильма?

— Нет, это не киносъемка.

— Но объяснить происходящее можно только киносъемкой.

— Не будем строить предположений.

— А как же прикажете понимать все это?

— Это жизнь, хотя и…

— Мы должны уйти отсюда, не то при расследовании нас привлекут в качестве свидетелей.

— Еще есть надежда во всем разобраться, — сказал кто-то и крикнул полицейскому: — Эй, сержант!

Полицейский обернулся только после четвертого окрика. С раздражением взглянул на небо, запахнул плащ и быстро направился к навесу.

— Что вам нужно? — спросил он, хмуро оглядев присутствующих.

— Разве вы не видите, что происходит на улице?

— Все, кто ожидал автобуса, уехали, а вам что здесь нужно?

— Посмотрите на эту человеческую голову.

— Где ваши документы?

И он стал проверять документы, зловеще улыбаясь. Потом спросил:

— С какой целью вы собрались тут?

Люди под навесом обменялись испуганными взглядами.

— Мы совершенно незнакомы друг с другом! — пробормотал один из них.

— Ложь вам не поможет…

Полицейский отступил на два шага, навел автомат и начал стрелять. Люди попадали один за другим. Тела их остались лежать распростертыми под навесом, головы запрокинулись на мокрый от дождя тротуар.

Пер. А. Хузангая

На весь пыльный двор — одна-единственная пальма, как на кладбище. Он всегда вспоминал кладбище, проходя по двору. Сегодня его остановил хозяин дома, поливавший землю из шланга:

— Господин!

Черт побери! Встреча с этакой рожей, да еще с утра, сулит одни неприятности. А может, он все же добрый старик? Иногда нет-нет да и улыбнется вяло. Правда, улыбка эта так напоминает трещину в древесной коре…

— Ты живешь один, человек еще молодой… Конечно, культурный… О тебе люди хорошо говорят, не жалуются. Но ради бога… Что за вечеринки ты устраиваешь в своей квартире? Духов вызываешь…

— А мне что, отчитываться перед вами?

— Ну если другим это мешает… И потом, могу же я тебя спросить во имя старой дружбы с твоим покойным отцом!

Его щека задрожала от возмущения.

— Я ни разу не видел тебя на пятничной молитве!

— А какое это имеет отношение к делу?

— Не могу не осуждать правоверного, который забывает свой долг. Вот что я тебе хочу сказать.

Юноша засмеялся коротким смешком. Потом сказал:

— А вы кому молитесь — разве не духам?

— Вовсе нет! Это ты усомнился в вере, ты… а все из-за этого…

Юноша переменил тему разговора:

— Я говорил вам, в туалете стена…

— Не развалится… Знаешь, эти твои вечеринки вызывают у жильцов нездоровое любопытство.

— Я не делаю ничего противозаконного. Прошу вас, примите меры с этой стеной…

— Будет лучше, если мы поговорим как раньше, по-хорошему… — Направляя водяную струю подальше, хозяин скороговоркой добавил: —А ремонт сам должен делать.

Вот неприятность — именно в выходной узреть эту физиономию! Улица почти пуста, как всегда бывает, когда начинаются отпуска. Над пригородом облака — тяжелые, неподвижные. После бессонной ночи дико болит голова. Спал не больше двух часов. Едва они успели кончить «общение с духами», его коллега, преподаватель истории, воскликнул: «Давайте поговорим о будущем!» Они проспорили всю ночь — и все без толку. Уже перед рассветом, выходя из дому, приятель со смехом сказал:

— Самое лучшее для тебя — жениться!

Он долго и безуспешно пытался заснуть, перед глазами стояло знакомое милое лицо. Нельзя быть одинокой пальмой! Вспомнил мать. Почему она так упорно твердила за несколько дней до смерти: за все, что бы ни случилось, надо благодарить бога.

В этот утренний час кафе было пусто. Он сел на свое обычное место, у выхода в сад, отделявший кафе от железнодорожной платформы. Официант поздоровался с ним, принес газеты. Приготовил кофе, бутерброд с бобами. Он поел, но головная боль не утихала. Отчего все-таки он так и не смог заснуть в эту ночь? Так старался… Вспомнил лекцию по грамматике, которую должен завтра прочесть своим ученикам. Тотчас же перед ним возник образ коллеги-историка, его партнера по бредовым идеям и разговорам:

— Ты учишь арабскому, ну хорошо, скажи, бывает сказуемое без подлежащего?

— Язык, как море, у него нет границ.

— Умер Мухаммед. Мухаммед — подлежащее. Что за подлежащее? Вот я занимаюсь вещами, которые вне языковой сферы…

Подошел официант.

— Ты зачем вымогаешь деньги у клиентов? — спросил он его.

Тот улыбнулся. Привычная улыбка в ответ на нелепые вопросы. Взял деньги, отошел. У него умная улыбка, и все-таки… мы ничего не знаем, скользим по поверхности привычных явлений… знаний не хватает, они зыбки, неопределенны…

Он посмотрел на облако, потом заинтересовался чем-то еще… Все, что попадало в поле зрения, обретало белый цвет. Но белизна была неустойчивой, расплывчатой, как игрушка в руке волшебника. То заливала все, то опадала тяжелой волной. Затем она превратилась в бесформенную темную массу. Поезд, стоявший у платформы, исчез… или растаял в облаке? Ему захотелось опять ощутить абсолютный покой — как перед Буддой в Японском саду. Он вдруг услыхал, как товарищ его, историк, говорит, указывая на Будду: «Покой, истина и победа», потом поясняет свою мысль и произносит: «Покой, истина и поражение». Он собрал всю свою волю, чтобы начать спор…