Дмитрий Бортников - СвиноБург

Своими жирными тихими глазами он поглаживал улицу. Похлопывал улицу по заду. По титькам. По грязной сальной спине, на которой стоял.

Саша отвлекся, и Александр кинулся и вырвал у черного грек-сэндвич. Черный так и застыл с картошкой, торчащей из масляного рта! А потом он схватил Александра и начал из него делать хаш. Его кулаки работали бесперебойно! Как отбойный молоток! А изо рта все торчала картошка!

Саша попытался оттащить этого придурка, но сам получил. Тогда он огляделся. На них смотрели. Все замерло, как во сне. Саше уже чудилась полицейская сирена, тюрьма в Страсбурге, а потом депортация. Вся эта поебень Рахманинова... Он посмотрел на землю. Куча мешков с мусором. И один полупустой.

Он его аккуратно расправил и, выдохнув, подошел к этому пиздоболу-задушевнику со спины. От Александра остался уже мешок с костями. А евангелист все рычал и рычал. Он ухал от наслаждения, как филин! Ха-ха! Это была отличная индульгенция! Он благословлял Александра по почкам, в ребра, в печень!

«Nique ta mиre, шоп frиre! Qu'est-ce que tu fabriques?! Où est mon sandwich? Tu l'as bouffe, mon frere?! Tu l'as vraiment bouffe?!» 2 2 Еб твою мать, брат мой! Что ты делаешь? Ты его сожрал, мой брат?! Ты его действительно сожрал?! (фр.)

Саша накинул ему на башку мешок и перехлестнул. Перекрыл кислород! А потом пришлось повиснуть у этого пророчествующего носорога на спине! Тот таскал Сашу, разворачивая его во все стороны! Как подвыпивший папаша сыночка! Тряс Сашей, как осел ушами! Подмахивал крупом, как мул с пчелой в заду! Саша считал.

Раз, два, три, четыре... А потом еще четыре... А потом опять четыре...

Не переборщи. Не переборщи. До семи.

Черный стал заваливаться и тереться об стену, как боров, которому вспороли вену. Саша спрыгнул с него и, отскочив, снял мешок. Он старался не смотреть в лицо.

Александр и нормально-то бегал плохо, а уж теперь еле волочил ноги.

Это было в Сен-Дени.

Они сделали пересадку на Шатле, потом сели в автобус и наконец молча доехали до конечной, почти на самом юге Парижа, кажется в Иври.

--- Бля, ну что мы будем жрать?!!! — вопил Александр. — Что?! --- Что?! ---

--- Заткнись --- Заткнись --- Ты чё как баба! ---

--- Пусть баба! --- Да! --- Я баба! --- Ну и что! --- Червяк! --- Говно! --- Пусть я говно! --- Да мне насрать! --- Червяк хочет жрать! ---

--- Будем жрать свое дерьмо, — внимательно посмотрев на Александра, тихо сказал Саша. — Кровь --- Хочешь крови? --- Возьми мою кровь --- Хочешь мяса? --- Возьми мое мясо ---

Александр поперхнулся и замолчал. Саша, не мигая, смотрел ему в глаза.

--- Возьми мою кровь --- Возьми ---

------------------------ И еще он вспомнил, как от ужаса устроил истерику, когда Саша познакомился с девушкой! С настоящей! С местной!

И как она на него, на Александра, посмотрела! Эта девка! Как на дохлую рыбу!

Александр копал и вспоминал, как все на Бобуре смеялись, говорили, что они как муж и жена.

Александр не заметил, что улыбается. Его разбирала ненависть. Он копал и копал. Он рычал! Пот лил градом, но Александр упрямо, не останавливаясь, копал.

Стоя в яме уже почти по пояс, он все продолжал всаживать лопату! Убивая и без того уже мертвую землю! Он копал и пел! Да! Сашину песенку!

И дальше еще громче! На всю катушку! Будто он был на арене! На эстраде!

Он сделал для Саши глубокую могилу. Очень глубокую.

А когда наконец остановился и вылез, на него со всех сторон будто кто-то смотрел. Он как будто проснулся от долгого сна. Он начал оглядываться! Его будто осветили прожекторами! Со всех сторон на него смотрела жизнь... Жизнь. Да. Спокойная и грозная, как это старое дерево. Как эта могила. Как эта куча мертвой земли. Как эта лопата. Как его, Александра, темное окно...

Париж, 31 октября 2001

— детская песенка, которой дразнят солдат на парадах в пехотной школе в Сомюре (прим. авт.).

Еб твою мать, брат мой! Что ты делаешь? Ты его сожрал, мой брат?! Ты его действительно сожрал?! (фр.)