Мартин Мозебах - Князь тумана

— Для нас, напротив, обстоятельства складываются очень благоприятно, — говорила госпожа Ганхауз. — Единственное, что нам нужно (Шолто в этом совершенно прав), так это немножко попутного ветра со стороны верхов. Бесхозная земля — это действительно дает шанс, но, конечно, есть и определенный риск. От правительства зависит уменьшить этот риск до минимума. Я внимательно изучила все обстоятельства. Доктор Ган в настоящее время играет ведущую роль в области немецкой колониальной политики, во всяком случае в определенной группировке он имеет большое влияние — одним словом, важная фигура.

До знакомства с мистером Шолто Дугласом Лернер поверил бы в его "важность" без разговоров. Сейчас же он воспринимал это как пустую болтовню. Всем "нужным" лицам была свойственна одна общая особенность: каждому надо было сразу дать в руки что-то конкретное. Важные лица в первую очередь отличались деловой хваткой. Для того чтобы они чем-то заинтересовались, им нужно было сперва заплатить. Так что и доктор Ган не станет ничего предпринимать из чистого патриотизма. Депутату рейхстага нельзя, конечно, в открытую предложить бесплатное членство в Компании по освоению Медвежьего острова. Это было бы слишком прямолинейно и грубо. Однако он может взять на себя обязательство закупать все машины, необходимые для устройства горнодобывающего предприятия, на фабрике советника коммерции Лампадуса, компаньоном которого был тесть доктора Гана. Коммерции советник Геберт-Цан представлял те силы либеральной партии, которые выдвинули кандидатуру господина доктора Гана на выборах в рейхстаг. Он занимался производством консервов, бульонных кубиков и пеммикана [24] Пелшикан — продукт, позаимствованный у индейцев Северной Америки; состоит из порошкообразного высушенного мяса, смешанного с жиром и ягодами. , тем самым он мог внести значительный вклад в питание шахтеров, которым в будущем предстоит зимовать на Медвежьем острове. Он не исключал также возможности создания на острове рыбозавода. Юстиции советник Фриспель был связан с Дугласом личными отношениями. Говорили, что он консультирует Дугласа по правовым вопросам и однажды, как заметила госпожа Ганхауз, "очень ему помог"; это было сказано так многозначительно, что можно было подумать, будто бы этот адвокат вызволил Шолто Дугласа из тюрьмы. Тайный советник Доннер владел раньше тремя газетами и пережил громкое банкротство. В журналистских кругах он по-прежнему сохраняет большое влияние. Многие утверждают, что на самом деле он стоит за "Берлинским биржевым курьером". Медицинский советник Гарткнох оказался элегантным господином и тоже старым знакомцем мистера Шолто Дугласа "по Танганьике". Для госпожи Ганхауз такая характеристика заранее отметала какие бы то ни было вопросы. Статский советник Альбертсгофен и советник окружного суда Фритце оба были в отставке. Что могло заставить прусского советника окружного суда бросить службу? Однако сейчас он был "нужным" лицом, нужнее даже, чем стоящий выше него по рангу Альбертсгофен.

— Я вам сделаю потрясающий стол, молодой человек, — визгливо объявил Дуглас. — Меню составлю я сам, чтобы не осрамиться перед людьми.

— А что мне лучше надеть, Шолто? — спросила госпожа Ганхауз, стараясь как-то по-женски проявить свое удовольствие и радостное волнение перед предстоящим мероприятием.

Лернер нутром чуял, какого усилия над собой потребовал от нее этот наивно-веселый вопрос. С тех пор как Шолто Дуглас заставил ее временно уступить ему Александра, восхищение, с которым она относилась к нему как к своему коммерческому наставнику, несколько померкло. Ей стало нелегко сохранять в общении с ним хотя бы видимость равноправного, товарищеского тона. Но она все же пыталась. Уж если кто-то здесь мог показать пример дисциплинированного поведения, то в первую очередь она, госпожа Ганхауз.

Как опасался Лернер, Дуглас, кажется, нарочно старался довести ее терпение до предела. Если при них в комнату входил Александр, она вздрагивала и старалась заглянуть сыну в глаза, но зачастую ее попытки оставались тщетными. Александр ходил теперь в дорогом костюме и розовом галстуке из толстого шелка, который ярким цветком сиял рядом с еще не повзрослевшим, но уже не свежим его лицом. Его представление о том, каким должен быть личный секретарь, строилось на образе театрального лакея из хорошего дома, в нем смешивались чванство и нагловатость. Вместо того чтобы отвечать матери, он только приподнимал брови и напускал на лицо отсутствующее выражение. "И как он только смеет!" — думал, глядя на него, Лернер.

— Алекс? — спрашивает Шолто пришедшего раздвигать занавески Александра. Дуглас долго проспал и теперь принимал своих друзей, лежа в кровати.

— Сэр? — откликается Александр.

— Fine weather to-day [25] Хорошая погода сегодня (англ.). , — произносит Дуглас.

— How right you are, sir [26] Вы совершенно правы, сэр (англ.). , — без запинки отвечает Александр, как обезьяна подражая его произношению, хотя по-английски едва умеет связать несколько слов.

Неужели это тот самый мальчишка, которого госпожа Ганхауз еще совсем недавно наставляла на путь истинный, отвешивая ему материнской рукой пощечину? Пока Шолто не смотрел в ее сторону, госпожа Ганхауз тревожно поглядывала на них, переводя взгляд с одного на другого. Потом снова надевала на лицо свою сияющую улыбку.

Если опустить ниточку в банку с насыщенным раствором квасцов, можно видеть, как нить мгновенно обрастает кристалликами. Атмосфера салона, куда Шолто Дуглас позвал своих гостей, была так насыщена ожиданием, что казалось, оно вот-вот материализуется на бронзовых цепях люстры, висящей под потолком над головами присутствующих. На Шолто Дугласе поверх рубашки с фрачной манишкой была надета шикарная розовая бархатная куртка с гусарскими шнурами, а обут он был в шитые золотом бархатные туфли, подчеркивающие маленькую ступню. Чем меньше Шолто мог позволить себе помышлять о возвращении на родину, тем более подчеркнуто он старался выпячивать чисто английские привычки. Даже рейнгауэр, самое обыкновенное висбаденское вино, он разводил зельтерской и называл эту смесь "Hock and seltzer" [27] Рейнвейн с зельтерской . Рядом с ним, на полшага отступя назад, находился Александр, во фраке, с лунообразным ликом, на котором под заплывшим глазом светился сизый фонарь, словно съехавшее на лицо эксцентрическое украшение. Он держался так важно, что, глядя на эту напыщенную спесь, как-то неловко было осведомляться, откуда взялся такой синяк. Оставалось принимать его как нечто естественное.

Вопрос о соответствующем наряде имел для госпожи Ганхауз самое серьезное значение. У нее не было приличного вечернего платья, и не из чего было его сымпровизировать. В ее случае требовалось что-то солидное. Наглость Шолто натолкнула ее на гениальную идею. В похоронном бюро высокого разряда она заказала себе вдовий наряд. Когда гостиничный слуга распахнул перед ней двустворчатую дверь, она явилась на пороге как королева с длинном траурном крепе. При виде нее в зале смолкли все разговоры. Ее приветствовали уважительно, даже почтительно, хотя Шолто и счел необходимым покачать головой и взглянуть на нее с насмешливой улыбкой. Горестно посмотрев на Александра, она заставила себя оторвать взгляд и обратиться к одному из гостей, который случайно оказался рядом: