Мартин Мозебах - Князь тумана

Когда Дуглас в своей тягучей манере принимался что-то вещать, мучительно запинаясь на каждом слове, и Лернер от нетерпения открывал было рот, чтобы докончить за него начатую фразу, она прикладывала палец к губам, преданно глядя в рот Дугласу. Разве не она только что распиналась перед Лернером, расписывая, как высоко она ценит его ум и энергию? Теперь же госпожа Ганхауз словно говорила ему: "Разумеется, я не отказываюсь от этого мнения. Я вами, безусловно, восхищаюсь, но сейчас, пока говорит мистер Дуглас, об этом надо на время забыть". И это притом, что было совершенно неясно, чего, собственно говоря, Шолто Дуглас хочет добиться в связи с Медвежьим островом.

Роскошное предложение, сделанное им в то незабываемое, принесшее с собой столько страданий и счастья утро в отеле "Монополь", было тем духовным капиталом, на котором зиждился авторитет Дугласа в глазах

Лернера и госпожи Ганхауз. Однако об обещанной в то утро сделке, то есть о том, чтобы откупить у них компанию, о чем он объявил тогда внезапно изменившимся голосом, в котором вместо обычных капризно-писклявых интонаций зазвучали вдруг жесткие, стальные нотки, мистер Дуглас давно уже не заводил речи. Уж коли условились о цене, то почему он все откладывает акт покупки? Казалось бы, заплати деньги — и ступай своей дорогой! Он выдвинул свое предложение, получил согласие, о цене никто не торговался — Дуглас сам ее назначил, а Лернер согласился, и вот пожалуйста, теперь вдруг выясняется, что для осуществления сделки требуются все новые и новые подготовительные шаги.

— Что вы хотите? — говорила ему госпожа Ганхауз. — В колониях Шолто ворочал такими делами, где счет прибылям и убыткам шел на миллионы. У него же совершенно иные масштабы!

То есть надо понимать так, что и убытки тоже масштабные. Госпожа Ганхауз познакомилась с ним в Лондоне, когда его чуть было не засудили. С тех пор он полюбил Германию, прежде всего Рейн, а на Рейне — город Висбаден, в котором полно англичан, а в придачу еще и русских.

— Надо бы построить на ничейной земле особые города, исключительно для состоятельных людей из всех стран мира, где паспортом служил бы только банковский счет, все остальное — не важно. Эта идея у меня тоже в работе. С точки зрения климата неплохо подошла бы Южная Африка, но, к сожалению, там сейчас неблагополучно в политическом плане.

Сам Шолто, кажется, считал покупку компании делом решенным и чуть ли не состоявшимся фактом, а Лернер и госпожа Ганхауз, не подписав никакого контракта, превратились из владельцев в служащих мистера Шолто Дугласа.

Так ли это на самом деле? Спрашивать Лернер не смел. Госпожа Ганхауз считала крайне опасным "раздражать Шолто". Она называла его по имени, в то время как Лернер все еще оставался для нее "господином Лернером", иногда разве что "дорогим другом". Дуглас же говорил ей с налетом английского произношения "мадам". В его устах это обращение приобретало какой-то двусмысленный оттенок, словно он отпускает насчет госпожи Ганхауз ядовитую шутку.

Относительно своих передвижений он также держал их в неведении. Иногда, договорившись о встрече с кёльнскими или гамбургскими коммерсантами, он вдруг не появлялся в назначенное время. Тогда Лернеру приходилось заменять его на переговорах, причем ему строго запрещалось ссылаться на Дугласа.

— Не понимаю, почему мы все еще занимаемся тем, что продаем Медвежий остров или участие в компании. Ведь он давным-давно уже продан?! — спрашивал Лернер. — А если мы все еще продолжаем искать инвесторов, то могли бы это делать и без Дугласа.

— Мы много чего могли бы сделать и без него, но с ним это получится лучше, уж поверьте мне, дорогой друг!

Лернер никому так не доверял, как госпоже Ганхауз. Он целиком и полностью находился под ее обаянием. Он слушался ее, даже когда внутренне этому противился, но сейчас его начало тревожить то, что она перестала вдруг быть последней инстанцией. Оказывается, госпожа Ганхауз признает над собой какую-то власть (а может быть, так было всегда?), а тот, кто теперь занял решающую позицию, оказался неприятной личностью.

Между тем вступление в игру еще одной, новой фигуры открывало перед Лернером и новые возможности, расширив его поле деятельности. Семейство, с которым он познакомился в вагоне: директор банка Коре с супругой и безропотной племянницей, — представляло собой тайный козырь в этой игре; и Лернер послал Корсам обещанную фотографию, для того чтобы закрепить за собой эту выигрышную карту, однако пускать ее в ход побоялся. Как ни странно, ответного письма с благодарностью он так и не дождался. Но воспоминание о блистающей переливчатыми павлиньими красками даме развеивало все его сомнения.

За спиной госпожи Ганхауз Лернер связался с Эльфридой Коре. Ведь чем черт не шутит, может быть, банк Корса окажется джокером в этой игре!

"С Медвежьим островом дело по-прежнему не сдвинулось с мертвой точки", — сообщил он в своем письме в шутливом тоне, надеясь, что госпожа Эльфрида оценит его юмор. Она ответила иронично и дружелюбно. В письме содержалась приписка, где она спрашивала, не заезжает ли он иногда в Любек. Он подумал, что стоило бы съездить. Госпожа Ганхауз ведь тоже во всех своих предприятиях следовала тому принципу, что кроме текущего дела на всякий случай всегда надо иметь еще что-нибудь про запас.

В жизни Лернера несколько раз случались моменты, когда он явственно чувствовал перст судьбы. Не желая слишком долго испытывать терпение госпожи Эльфриды, он написал, что шестнадцатого ноября будет в Любеке "по делам". Можно ли с ней повидаться? Шестнадцатого ноября госпожа Ганхауз и Шолто собирались уехать в Штутгарт. Но выбранная Лернером дата не зависела от их поездки. Он просто хотел указать какой-то определенный день, но так, чтобы нельзя было подумать, будто он едет в Любек специально ради свидания с госпожой Коре. Если ей этот день не подойдет, он может проявить гибкость и назначить другой. Не успел он опустить в ящик письмо, как вдруг его срочно вызвал в Висбаден Шолто Дуглас, потребовав, чтобы Лернер явился к нему в гостиницу "Роза".

С Лернером Дуглас не разводил церемоний. Он принял Теодора после парной бани, закутав свои белесые телеса в турецкий халат с кисточками. Чтобы не простудиться, он замотал голову чалмой.

— Дело тронулось! — визгливо крикнул он Теодору с оттоманки, едва тот показался на пороге. — Герцог-регент Мекленбурга, почетный председатель Германского колониального общества, предлагает выступить с докладом о Медвежьем острове.

Если бы удалось привлечь на свою сторону герцога, продолжал Дуглас, это послужило бы прочной основой всего предприятия. Герцог ходил с Дугласом на охоту в Танганьике. Их связывает охотничье братство. В таком деле, как этот доклад, герцог никогда не откажет Дугласу!