Мартин Мозебах - Князь тумана

Вопрос, конечно, возник не случайно. Та удаль, с которой Лернер явился на ничейную завьюженную землю и без лишних слов объявил ее своим владением, демонстрировала джентльменские качества; совершать такие поступки — это очень по-джентльменски. Герцогу никогда бы и во сне не пришло в голову заявить во всеуслышание на чужой земле, что отныне она принадлежит ему, а уж на бесхозной земле и тем более: как это можно — просто забрать себе что-то только потому, что это никому не принадлежит! Непостижимо!

Но именно так и поступают джентльмены. У джентльмена тысяча очень важных для него привычек: тут чай, и хаки, и крикет, и смешной акцент, — и все эти привычки джентльмен сохраняет повсюду, утверждая тем самым свое право господина вести себя по-хозяйски в любой точке земного шара. Возможно, и нет иного средства удерживать империю под своим сапогом. Такие господа, как герцог, существуют в единичных экземплярах. Их число нельзя умножить по желанию. Герцог есть герцог, и эта аксиома сродни определению Йеговы. Независимо от того, пользуется ли герцог рыбным ножом или питает к нему неодолимое отвращение (герцог им пользовался), носит ли он на вечерний выход коричневые ботинки (этого не допускал его камердинер Путц, состарившийся на службе у герцога), пьет ли он портвейн или пиво (то и другое он делал с одинаковым удовольствием), герцог всегда остается герцогом. Элегантные замашки ни на йоту не могли ничего ни убавить, ни прибавить к его герцогско-мекленбургской сути. Будь он хоть безбожником, хоть Синей Бородой, он все равно оставался бы герцогом. Да стань он хоть католиком!.. Хотя, когда герцог дошел до этого места, на него все же напало сомнение. Однако империя не могла обойтись парочкой таких динозавров, как герцог, ей нужны были тысячи, а может быть, сотни тысяч настоящих господ. Сословие господ должно было увеличиться за счет включения в себя среднего сословия вплоть до самой мелкой буржуазии, иначе невозможно было бы удерживать в железной узде всех этих сипаев [35] Сипаи — наемные войска из местного населения. и аскеров [36] Аскер — (уст.) турецкий солдат. , мамелюков [37] Мамелюк — воин личной гвардии турецкого султана, набиравшейся из рабов тюркского и кавказского происхождения. , и зуавов [38] 1 Зуав — наемный солдат или офицер в армии султанской Турции. , и шерпов [39] Шерп — одна из народностей Тибета. .

И тут-то джентльмен пришелся как нельзя кстати! Человеку (безразлично какому, выхваченному наугад из безликой толпы) вдалбливали приблизительно шестьсот правил поведения, и в результате получался джентльмен. Джентльмена сажали на корабль и отправляли вместе с багажом, включающим в себя фортепиано, сачок для ловли бабочек, ломберный стол под зеленым сукном, в Океанию, и он там устраивал Англию. Толпы университетских выпускников, набравшихся достаточно знаний для того, чтобы ощутить невыносимость того скромного положения, которое они занимали в обществе, дружно садились на подобные корабли и еще гордились этим как особой заслугой. А долгие вечера они коротали потом за особой игрой, в которой проверялось, все ли присутствующие достаточно хорошо овладели упомянутыми шестьюстами правилами. Тот, кто ошибался, переставал быть джентльменом и вылетал из игры.

Для немцев этот мир был навеки закрыт, туда им не было доступа. Или все-таки был? Может быть, неиссякаемый поток производимых методом конвейерной штамповки инструментов власти под названием "джентльмен" доплеснулся уже до континентальной Европы? Может быть, господин Теодор Лернер и есть первый образчик немецкого джентльмена? Не слишком ли pushing [40] Предприимчивый, напористый, настырный (англ.). его поведение для джентльмена? У герцога невольно сорвалось с языка английское слово. Но взять, например, Шолто Дугласа: этот по части pushing любого заткнет за пояс, а между тем, говорят, настоящий джентльмен! В Кении мистер Дуглас разъезжал в паланкине. Есть, помнится, такая фотография. На Медвежьем острове, конечно, — какие уж там паланкины! Тамошние обитатели встречают гостей во фраке, да только фрак у них от рождения неснимаемый, потому что они — пингвины, о которых так занимательно рассказывал господин Лернер. Вот только охота на пингвинов — дело совершенно неджентльменское, и господин Лернер тоже ее осуждал. Бестолковых, неуклюже ковыляющих по суше жирных птиц грубые матросы убивали палками, в то время как сородичи несчастных беспомощно смотрели на происходящее. В пользу Медвежьего острова говорит и его географическое положение: хоть он и далеко, но все же не в тех краях, где немцы всегда чувствуют себя чужими, как это, по наблюдениям герцога, было, например, в Танганьике.

"По большому счету нам тут нечего делать", — нашептывал ему африканскими ночами внутренний голос. Другое дело — Север, тут еще викинги основывали колонии. Была же такая страна "Ultima Thule"! [41] Туле — сказочная страна на Крайнем Севере. Для жителей Средиземноморья она вообще-то начиналась там, где сейчас находится Мекленбург. А ведь неплохо, если рядом с тиграми, которые скалят клыки, у него под ногами появится еще и медвежья шкура! Сам герцог уже не отправится за Полярный круг, от холода у него теперь ноют кости. Но мистер Шолто Дуглас говорил о медвежьей шкуре так, словно она уже у него есть, а господин Теодор Лернер золотым автоматическим карандашиком сделал заметку насчет белого медведя в своей записной книжке из крокодиловой кожи. Зачем господин Энгель еще выдумывает какие-то вопросы? Это был просто любезный жест благовоспитанного человека!

В лунном свете стоящая на зеленом пригорке госпожа Коре была прекрасна, как никогда, — она блистала такой величавой красотой, что даже страшно смотреть. Теодор нисколько не удивился бы, если бы она сейчас взяла и запела. Дама и впрямь была в настроении, подходящем для исполнения гневной арии мести. Она стояла, замерев неподвижно, но не оттого, что ей захотелось побыть в одиночестве под звездами, в платье, усеянном стеклянными блестками, мерцание которых спорило с блеском космических светил наверху. Нет, она замерла, вслушиваясь в окружающую тьму. Лернер не посмел с ней заговорить и уж тем более не решился выйти из тени кустов на открытую лужайку. Ибо в доме еще не спали, это было слышно по слабо, но отчетливо доносившимся оттуда звукам. Зачарованный зрелищем женщины на холме, он не мог оторвать от нее восхищенного взгляда. Все его чувства обострились для восприятия. Он вбирал в себя прохладный и прелый запах, которым веяло от озера, впивал лесной и земляной дух.

Лернер глубоко потянул носом. И удивился. К озерным и растительным запахам примешивался еще один, посторонний, неожиданный. Что это? Это был сигаретный дымок. Значит, где-то должен быть и курильщик! Лернер обернулся и посмотрел на лодочный сарай. Там чернели темные окна. В одном тлел посредине розовый огонек. Вот он, описав полукруг, поднялся немного повыше, остановился, вспыхнул поярче и, описав такую же траекторию, опустился ниже. Как странно перепутаны жизненные пути, подумал Лернер. Только что он рассуждал в Голубом салоне о вопросах высокой политики — и вот уже стоит в гуще рододендронов между царственным видением озаренной луной госпожи Эльфриды Коре и спрятавшимся курильщиком, который притаился в том самом лодочном домике, где ему назначила встречу Эльфрида. Знает ли она, что в домике уже кто-то есть? Догадывается ли, что еще один человек скрывается за кустами? Неужели и притаившегося курильщика она сама сюда позвала?