Маргарет Этвуд - Мадам Оракул

Второй мыслью было: теперь нельзя будет вернуться. Иначе что станет со множеством серьезных деловых людей, которые забрасывают букетами слов мою могилу и получают за это гонорары? Что им прикажете делать, если я вдруг восстану из мертвых, прибегу назад, танцуя, и объявлю, что всех обманула? Это все равно что закидать их тухлыми яйцами — они навсегда меня возненавидят и превратят мою жизнь в кошмар. Женщины будут меня презирать; ничто не сравнится с гневом обманутого смертепоклонника. Это хуже, чем если бы воскрес Джеймс Дин, постаревший на тридцать лет и с брюшком, или на Янг-стрит появилась бы Мэрилин в бигуди, потолстевшая на пятьдесят фунтов. Все, кто сожалел обо мне и моей неземной красоте, будут крайне раздосадованы, снова встретив меня во плоти. Нет уж, умерла так умерла. Придется остаться на Другой Стороне — может быть, навсегда. Моя гибель оказалась выгодна очень многим людям. И если я хоть нос высуну из-под воды, они наверняка позаботятся о том, чтобы меня поскорее залили цементом и снова утопили в гавани Торонто.

Что сталось с моей аккуратной, тихой, тщательно спланированной смертью? Из-за какого-то пустяка. Нашлись свидетели, — кто? как? — видевшие, что я не упала, а спрыгнула с лодки. Смешно. Я действительно собиралась спрыгнуть, но упала раньше времени. Какой-то репортер добрался до Марлены, и та переусердствовала, сказав, что бросила мне спасательный круг, а я даже не пыталась до него дотянуться и пошла ко дну безо всякой борьбы. Какой круг, зачем она его выдумала? И кто догадался взять интервью у моего отца? И почему он сказал, что я очень хорошо плавала? Он в жизни не видел, как я плаваю. Нет, я, конечно, плаваю неплохо; выучилась в старших классах на уроках физкультуры. Этот вид спорта не вызывал у меня отторжения — по крайней мере, в воде меня не было видно. Лучше всего я плавала на спине и брассом. А вот кроль никогда мне не давался.

Стало быть, они считают, что я прыгнула специально; отказалась хватать круг и намеренно пошла ко дну. Как я могла доказать обратное? Впрочем, некое анонимное лицо сообщило, что это на меня не похоже, я не могла покончить с собой, потому что очень любила жизнь. Действительно, это на меня не похоже, совсем.

Что же, подумала я, наверное, я и правда хотела умереть, иначе не стала бы инсценировать самоубийство. Но это не так; я притворилась, что умерла, чтобы начать жить заново. Они все переврали, и меня это бесило.

Я спускалась с холма с пакетами в руках. Я люблю жизнь, тут газета не соврала. Так зачем же мне все это понадобилось?

Я решила игнорировать свое самоубийство — все равно с ним ничего не поделаешь — и следующие три дня пыталась работать. Сидела перед пишущей машинкой с закрытыми глазами и ждала, пока в голове, как фильм, сам по себе не начнет разворачиваться сюжет. Но что-то мешало, какая-то статика. Шарлотта моими стараниями уже несколько раз попадала в крайне опасные ситуации, из которых чудом выпутывалась: ее чуть не изнасиловали, а потом едва не убили (мышьяк в пудинге «Пятнистая собака», вызвавший сильнейшую рвоту). Я хорошо знала, как, по идее, должны развиваться события. Фелиции, разумеется, предстоит умереть; такова участь всех жен. Тогда Шарлотта, в свою очередь, сама сможет стать женой. Но сначала ее ждет финальное столкновение с Редмондом. Она его чем-нибудь ударит (канделябром, кочергой, камнем, любым твердым и острым предметом), он потеряет сознание, у него случится воспаление мозга с галлюцинациями, его душа и помыслы очистятся через страдания; в бреду он будет шептать ее имя. Шарлотта будет ставить ему холодные компрессы и постепенно поймет, как сильно его любит; затем Редмонд очнется в здравом уме и твердой памяти и сделает предложение. Это первый вариант развития событий. Второй — последнее, страшное покушение на жизнь Шарлотты. Редмонд ее спасет и тут же признается в беззаветной любви. Потом, при необходимости, можно устроить мозговую горячку уже Шарлотте. Казалось бы, куда проще, но у меня почему-то ничего не выходило.

Во-первых, Фелиция была все еще жива, и отделаться от нее никак не получалось. Она с каждым днем теряла свою необыкновенную красоту; под глазами появились круги, между бровями — морщинки, на шее вскочил прыщ, цвет лица становился все более землистым. Между тем на щеках Шарлотты цвели розы, походка сделалась упругой, несмотря на то, что она боялась ходить под балконами, откуда все время что-то падало. Опасности явно шли ей на пользу; вдобавок шестое чувство подсказывало, что ее ждет награда, точнее, награды: в придачу к Редмонду Шарлотте предстояло получить изумруды, фамильное серебро, документы на землю, спрятанные на чердаке… Она переставит мебель, отдаст одежду Фелиции на благотворительность, уволит злых слуг, вроде кучера Тома, наградит добродетельных, вроде миссис Райерсон, словом, начнет вовсю распоряжаться… Оставалось только продержаться до того момента, пока руки Убийцы не схватят ее за горло.

Шарлотта стояла и смотрела в окно библиотеки, В лабиринт входили двое, мужнина и женщина. Шарлотта Пыталась понять, кто это; не из праздного интереса, скорее — от природной пытливости. Это было у нее в крови. Вдруг за спиной послышался шум; Шарлотта обернулась и увидела на пороге Редмонда. Его левая бровь была приподнята. Правая оставалась в обычном положении, но уголок левой определенно полз вверх, оценивающе, похотливо, безжалостно. Глаз под бровью напоминал устрицу. Редмонд блуждал взглядом по ее лицу. Девушку обдало жаром. Уважает ли он ее? Или им движет обычная животная страсть? Она не знала…

Тем временем Фелиция лежала в кустах. Ей было известно, что лабиринт опасен, и уже одно это обстоятельство до крайности ее возбуждало. Ее юбки, как верхняя, таки нижняя, задрались до самой талии; фишю было смято — она только что занималась любовью с Оттерли. Теперь он, обессилев, лежал рядом, сжимая левой рукой ее правую грудь; его нос был прижат к ее уху, а его ухо скрывалось в ее длинных рыжих волосах. Редмонд ни о чем не подозревал, что было весьма досадно. Фелиции хотелось вызвать у мужа хоть какие-то подозрения; тогда бы он понял, как сильно ею пренебрегал. Оттерли пылок и изобретателен, но при этом, увы, глуповат… Фелиция вздохнула, села, отстранившись от руки, носа и уха Оттерли…

И вскрикнула от удивления. В дыру между ветвями на нее смотрел глаз, а под глазом заходился беззвучным смехом крысиный рот.

— Хозяин очень обрадуется, когда узнает, это уж как пить дать, — сказал злорадный голос кучера Тома.

Такое случалось и раньше, и Фелиция знала, что ей всего-навсего придется в очередной раз откупиться. Но как это надоело! Она уже почти надеялась, что Редмонд все узнает; тогда, по крайней мере, станет ясно истинное положение вещей.