Маргарет Этвуд - Мадам Оракул

Я просто обязана вернуться и всех спасти. Но возвращаться нельзя. Может, послать в полицию что-нибудь для опознания, чтобы стало понятно, что я жива? Вот только что? Палец, автограф, зуб?

Я стала подниматься со скамьи, одновременно засовывая бумаги в сумку. Вышла на улицу, направилась к холму — и увидела мистера Витрони. Он сидел за столиком уличного кафе с каким-то человеком. Разглядеть мужчину было невозможно, он сидел ко мне спиной. Ясно одно — это тот самый. Вернулся. Не запылился.

Мистер Витрони меня тоже заметил: он смотрел мне прямо в глаза. Я чуть ли не бегом бросилась через площадь, но потом приказала себе замедлить шаг. Обернулась я только раз: мистер Витрони встал из-за стола и пожимал руку мужчине…

Едва завернув за угол, я припустила во всю прыть. Надо успокоиться, надо собраться, надо взять себя в руки. Изрезанные ступни, касаясь мостовой, будто кричали от боли.

Наконец я оказалась у своего балкона. Солнце садилось, и под его лучами осколки стекла вспыхивали яркими искорками. Мое отражение в зеркале окна пробежало рядом со мной: темноликое, окруженное нимбом всклокоченных красных волос.

Я отперла дверь, вошла. Внутри никого — пока никого, у меня еще есть время… Я толком не разглядела незнакомца. Возможно, мне удастся сбежать. Дождусь, когда он пройдет под балконом, осторожно проберусь в ванную и запрусь там. А пока будет стучать в дверь, встану на унитаз и вылезу в окошко.

Я пошла в ванную посмотреть на проем. Слишком узко, не протиснуться. Кому охота, чтобы его арестовывали — или интервьюировали, — когда он застрял? Задница — дома, а голова на улице. Как-то неэлегантно.

Может, спрятаться в артишоках? Или быстро сбежать с холма и исчезнуть, чтобы меня никогда больше не нашли? Но рано или поздно меня обязательно поймают. Нет, надо защищаться, причем собственными силами. Возвращаться отказываюсь. Я пошла на кухню и, обхватив за горлышко, вытащила из помойного ведра бутылку из-под «Чинзано».

Затем притаилась за дверью — так, чтобы меня не было видно с улицы, — и стала ждать. Время шло; ничего не происходило. Что, если я не права и с мистером Витрони был совсем другой человек? Или никакого человека вообще не было; мистер Витрони все выдумал, чтобы меня напугать? Я занервничала. Мне вдруг пришло в голову, что я слишком много сижу на корточках за закрытыми дверями, прислушиваясь к голосам с другой стороны.

Дверь была самая обычная. За стеклянной панелью наверху виднелся кусочек внешнего мира: голубое небо, серовато-розовые облака.

В лабиринт она вошла в полдень. Ею владела решимость раскрыть наконец его тайну. Слишком долго он наводил страх на окружающих. Она не раз просила Редмонда его срыть, но он не соглашался. Говорил, что семья владеет лабиринтом уже много поколений. Казалось, ему неважно, что там пропало столько людей.

Она миновала несколько поворотов без всяких приключений, стараясь запоминать путь и фиксируя в памяти всевозможные мелочи: форму куста, окраску цветка. Дорожка была посыпана новым гравием; тут и там желтели нарциссы.

Неожиданно для себя она вышла на центральную площадку. Сбоку стояла каменная скамья, и на ней сидели четыре женщины. Две из них сильно напоминали саму Фелицию: те же рыжие волосы, зеленые глаза, маленькие белые зубы. Третья, дама средних лет, была одета в странное платье, доходившее только до середины икры; на шее висел кусок противного драного меха. Четвертая, в розовых колготках и короткой розовой юбочке с блестками, поражала своей толщиной. Из головы у нее торчали усики, как у бабочки, а к спине были прикреплены крылья, явно искусственные. Фелицию потряс внешний вид женщины в розовом, но хорошее воспитание не позволяло ей это показать.

Женщины тихонько переговаривались между собой.

— Мы тебя ждали, — сказали они; первая подвинулась, освобождая место. — Догадывались, что пришла твоя очередь.

— Кто вы такие? — удивленно спросила Фелиция.

— Мы — леди Редмонд, — печально ответила женщина средних лет.

— Все четверо, — пояснила толстуха с крыльями.

— Здесь, должно быть, какая-то ошибка, — запротестовала Фелиция. — Леди Редмонд — это я.

— Да-да, мы знаем, — сказала первая женщина. — Но у всякого мужчины бывает несколько жен. Иногда одновременно, иногда по очереди. А иногда — даже те, о которых ему ничего не известно.

— Но как вы сюда попали? — воскликнула Фелиция. — И почему не хотите выбраться на волю?

— На волю? — переспросила первая женщина . — Мы все пробовали это сделать. И это была наша ошибка.

Фелиция обернулась и увидела, что дорожка, по которой она пришла, зарастает, прячется за новыми ветками; ее уже нельзя найти… Она заперта здесь вместе с этими женщинами! Но какие они странные… слишком уж бела кожа, слишком мутны глаза… Тут Фелиция обрamuла внимание, что сквозь бледные тела женщин неясно просвечивают очертания скамьи.

— Единственный выход отсюда, — проговорила первая женщина, — через вон ту дверь.

Фелиция увидела с другой стороны площадки дверь, которая стояла отдельно, сама по себе. Она обошла дверь кругом: с обеих сторон одно и то же. Гладкая поверхность, круглая ручка, наверху — небольшая стеклянная панель, сквозь которую видны голубое небо и серовато-розовые облака.

Фелиция взялась за ручку, повернула ее. Дверь распахнулась… На пороге, ожидая ее, стоял Редмонд. Она хотела броситься к нему в объятия, рыдая от облегчения, но заметила странное выражение его глаз и вдруг поняла: Редмонд — убийца! Тайный убийца. Он хочет разделаться с нею так же, как разделался с предыдущими женами… Тогда она останется с ними в лабиринте навсегда… Он хочет заменить ее новой женой, стройной и безупречной …

— Не прикасайся ко мне, — сказала Фелиция, отступая назад. Она отказывалась признать, что обречена. Здесь, по эту сторону двери, ей ничто не грозит. Тут с Редмондом начала происходить череда диковинных превращений. Он искусно менял внешность, пытаясь переманить Фелицию к себе. На его лице выросла белая марлевая повязка, затем — лиловатые тонированные очки, а после — рыжая борода и усы, которые медленно Растаяли, сменившись горящими глазами и зубами-сосульками. … Потом исчез плащ, и он остался стоять, печально глядя на Фелицию; на нем была водолазка …

— Артур? — удивилась она. Простит ли он ее когда-нибудь?

Редмонд вновь облачился в свой оперный плащ. Его рот был тверд и алчен, глаза горели.

— Позвольте мне увезти вас , — прошептал он. — Я вас спасу. Мы с вами будем танцевать вечно, вечно.

— Вечно, — повторила она, сдаваясь. — Вечно. — Когда-то ей так хотелось услышать эти слова, всю свою жизнь она надеялась, что кто-нибудь ей их скажет… Она представила, как скользит по бальному залу, почувствовала сильную руку на своей талии…