Александр Беляев - волчья жизнь, волчь законы...

Уже, лёжа в койке, Дробышев оанализировал своё положение.

«Походу, сейчас я совершил свою ошибку. Надо было не позволять себя унизить. Надо было прямо там же, в туалете, не отходя от кассы, разбить Арбузу или Бардо хавло, – с ненавистью думал Дробышев. – А я, дебил, сломался! Теперь подняться в их глазах будет гораздо сложнее. Если я хочу остаться собой, я должен завтра же вломить кому-нибудь из них… Ты должен, Серега, должен. За тебя этого никто не сделает. Папа с мамой тут тебе не помогут. Друзей здесь нет. Рассчитывай только на самого себя. Убей их! Порви их! Уничтожь! И тебя начнут уважать. Только так и никак иначе. Они признают только силу. Покажи им её. Или они сомнут и растопчут ногами. Ты – кремень, а не песок! Не дай себя им унизить!»

Ты должен быть сильным.

Ты должен уметь сказать:

«Руки прочь! Прочь от меня!»

Ты должен быть сильным…

Иначе, зачем тебе быть?

Что будут стоить тысячи слов,

Когда важна будет крепость руки?

И вот ты стоишь на берегу

И думаешь: «Плыть или не плыть?»

…Но на другой день Дробышев не отомстил своим обидчикам. Он не нашёл нужного повода, чтобы броситься на Бардо или Арбузова с кулаками.

Он целый день провёл на ГСМ, пришёл в роту измотанным. После ужина Ким заставил читать ему книгу. «Дед» лежал, развалившись на койке в сапогах, а Дробышев сидел на табуретке и читал ему Чейза.

Вечером, перед самым отбоем, Сергей встретил Бардо и Арбузова в туалете. Там было ещё народу человек десять, – солдаты разных призывов. Дробышев считал, что будет слишком дерзко на глазах у всех подходить к Бардо (его он ненавидел почему-то сильнее) и бить его по лицу.

Сергей вдруг вспомнил, как в Нижнеподольске у него в течение месяца назревал конфликт с одним солдатом, игравшим в оркестре на малом барабане. Рядовой, по фамилии Клюба, призванный из Говерловска, был нагловатым парнем. Несколько раз в столовой он подшутил над Сергеем. Видя, что Дробышев молчит и терпит, стал давить сильнее. В столовой кидался шариками, скатанными из хлебного мякиша, в другой раз «стрелял» макаронами. Как-то раз за воротник насыпал распотрошенные плоды шиповника.

Сергей терпел месяц. Но в груди у него закипала такая злость, такая страшная ненависть, что его буквально трясло при виде весёлого, покрытого мелкими веснушками, лица рядового Клюбы.

И вот однажды копившуюся ненависть, как прыщ, налитый гноем, прорвало.

Воскресним утром Сергей стоял в вестибюле и ждал. Клюба, ничего не подозревая, спускался по лестнице со второго этажа, беспечно насвистывая весёлую мелодию. Внезапно в лицо ему обрушился страшный удар.

Сергей с разворота, размашистым «крюком» всадил Клюбе в скулу и, не давая опомниться, ударил сапогом в колено, другой ногой в живот.

Позади Клюбы по лестнице спускались солдаты. Они только и видели, как Клюба кубарем скатился с лестницы и очутился на полу, а Дробышев, прыгнув на него сверху, оседлал и принялся гвоздить кулачьями. По спине, по ребрам…

Клюба пытался защищаться. Но Сергей был в заведомо выгодной позиции. Он был сверху, и лютая злость распирала его.

Дробышева с трудом оттащили от Клюбы.

Клюба, утирая с губы кровь, для приличия попетушился, поразмахивал руками, погрозил устроить разборку.

Но ни в этот вечер, ни в следующий разборки не было. Через неделю всё забылось, и Клюба вновь сидел в столовой с Дробышевым за одним столом, но теперь не позволял себе подшутить или оскорбить неосторожным словом.

Именно тогда Сергей для себя сделал вывод, что в мире существует опередленная категория людей, которая убедительно нуждается в том, чтоб для того, чтобы просто уважать другого человека, надо, чтобы он непременно врезал тебе по зубам. И чем сильнее врежет, тем сильнее ты станешь его уважать.

Вспомнив сейчас этот полугодовалой давности случай, Сергей подумал о том, что ему не следует искать лишнего повода для драки с Бардо. Нужно поступить также как с Клюбой. Подождать и внезапно, когда потивник, не ожидает нападения, нанести опережающий удар. Лютый, страшный, чтоб после первого удара противник не мог оклематься.

Сергей вспомнил, что в своё время на гражданке один парень со двора, по кличке Мангуст, учил его ньюансам уличной драке.

– Пойми, – говорил Мангуст, – чем отличается уличная драка от любого другого вида единоборства. В любом виде спорта существуют определенные правила. Есть запреты. Например, нельзя бить в пах, в кадык, в позвоночник и так далее…

В уличной драке же, напотив, ты не связан никакими правилами. Забудь про благородство, про нелепую постанову, что лежачего не бьют. Бей! Делай, что хочешь! Для тебя должна существовать только одна цель – победить. Одолеть противника. Любой ценой. Или ты его, или он тебя. Не думай о благородстве. Будь подл и коварен. Жесток и циничен!

Мангуст был высок, строен, силен. Он имел за плечами две судимости. И срок – три года общего режима, за хулиганство. Мангуст был старше Сергея на семь лет.

– Нанес удар противнику в колено, тут же бей в лицо. Опять в колено, затем в живот. Атакуй с разных уровней. Не давай противнику опомниться. Будь ошеломителен. Рви его зубами, грызи ему жилы. Больше злости, больше жестокости. И ты – победитель!

Про Манугста на микрорайоне ходила слава, будто он на одной из разборок в прыжке двумя ногами ударил в грудь парня и сбил его с ног. Что мангуст в одиночку шёл против троих и рвал, как газету.

Сергей собственными глазами видел, как Мангуст, выдергивая из заднего картмана джинс нож, с разворота впивал его в ствол дерева.

Мангуст вернулся после зоны и во дворе устроил с малолетками возню. Он собрал вокруг себя ватагу мальчишек лет двенадцати и предложил им бороться. Он один, против пятнадцати одновременно. Но условием было, не наосить ударов. Одна борьба. И Сергей участвовал вместе с остальными. Он кидался на Мангуста, пытался запрыгнуть на спину, а Мангуст, широко улыбаясь, скидывал его и других со спины, сбивал руки мальчишев, пытавшихмя его захватить. Ребетня возилась у него в ногах, хватали за туловище, пытались запрыгнуть на шею, а Мангуст был ловок, изворотлив.

После той возни Сергей проникся е Мангусту огромным уважением и однажды, придя к нему домой, попросил научить его драться.

Мангуст это польстило, и он согласился. Около двух месяцев они бегали в лес, тренировались. Как раз стояли летние каникулы. А потом мангуст внезапно изчез. Как выяснилось позже, попал в СИЗО за пьяную драку.

Прошёл ещё день. Сергея никто не трогал, но он всё равно ненавидел себя за то, что опять не решился затеять драку с Бардо.

Дробышев сидел в одиночестве в курилке перед частью. День снова был пасмурный. Хмурое небо позднего ноября отражалось в грязных лужах. На деревьях кое-где оставалась жухлые листья.