Александр Беляев - волчья жизнь, волчь законы...

Арбузов, стоявший в строю рядом с Дробышевым, толкнул его локтем в бок, тихо сказал:

– Расслабься. У нас не принято так тянуться, а то пацаны могут подумать про тебя, что ты рвешь жопу перед старшиной. А рвачей, сам знаешь, нигде не жалуют.

И Дробышев расслабился.

Его очень удивило, что из тридцати двух солдат, числившихся в РМО по спискам книги вечерней поверки, в строю стояло только половина.

Как выяснилось позже, остальные жили на «точках», расположенных на аэродроме. Двое солдат были спортсменами. Их в роте никто ни разу в глаза не видел. Даже сам старшина. В книге вечерней поверки им постоянно ставили букву «К», обозначавшую – «командировка».

Сержант Ржавин объяснил это так:

– У этих пацанов – мохнатая лапа. Родители их – богатые тузы. Одни придурки отмазываются от службы, отстёгивая на лапу военкому. Эти же поступили умнее. Они договорились с командиром части. По всем документам их сыновья служат в армии, так сказать «отдают долг Родине», а на самом деле сам видишь, что происходит. Это жизнь, пойми, Дробь, это жизнь. Хотя, я вполне допускаю мысль, что они действиельно спортсмены. Играют там за какой-нибудь армейский дивизион. Надо ж кому-то честь Неньки-Украины отстаивать.

Ещё Дробышев в списке вечерней поверки услышал знакомую фамилию:

– Таран? – задумчиво сказал Сергей. У него в памяти всплыло белобровое широкоскулое лицо нескладного солдатика. – Со мной в роте в учебке был один Таран. Он как раз сюда, в Говерловск, направлялся для дальнейшей службы. Уж не он ли?

– А твоего Тарана как звали? – понитересовался Вдовцов.

– Тарас.

– Так и наш Тарас.

– Лошара, каких еще свет не видывал! Чмырь, – с презрением плюнул Арбузов.

– За что ж ты его так?

– Потому что он – чмырь голимый. Он старым сапоги чистил. А к таким уже не может быть нормального отношения. Их чмырить надо, давить, как клопов…

– А где ж он сейчас?

– В госпитале, сука, зашарился. С сентября. Два месяца уже лафу гоняет. Как уехал в отпуск по семейным обстоятельствам, так и не возвращался.

Таран был земляком Сергея. Тараса призвали из села Солонки, расположенного в четырех километрах от Львова, со стороны Автовокзала по дороге на Стрый.

Сергею захотелось увидеть Тарана, пообщаться.

– Я больше, чем уверен, что Таран в госпитале не лежит. Зашарился дома, – высказал свое предположение Вдовцов – Что тут неясно? Его мамуля на лапу начальнику госпиталя отстегнула и всё пучком.

Дробышев из разговоров с Тарасом знал, что у него совсем недавно от рака умер отец; мать, простая доярка из колхоза, осталась одна с двумя сыновьями. Тарас был старшим, младшему брату было лет двенадцать. Жили они за счет домашнего хозяйства: держали коз и овец. Тарас еще с тринадцати лет работал в колхозе, пару лет назад отец его выкупил у председателя трактор-развалюху, собрал его по частям, привёл в порядок. Тарас научился все делать сам. Он был нескладным, нерешительным в жизни парнем, стеснялся девчонок, ни с одной до армии не встречался, но был необычайно добрым, послушным сыном, исправным помощником матери.

Каждую вечернюю поверку проверяющий в книге ставил рядом с фамилией Таран отметку «Г», что означало госпиталь.

Зная о домашней ситуации в семье Таранов, Дробышев не осуждал Тараса, но мыслями своими он ни с кем не делился.

Дробышева зачислили служить на ГСМ. Сергей поначалу подумал, что ГСМ – это название одной из специальных армейских машин, задействованных на аэродроме во время полётов. Но какого же было его разочарование, когда он впервые прибыл на ГСМ. Оказалось, что это был склад горюче-смазочных материалов и в обязанности личного состава входили: заправка автотранспорта бензином и дизтопливом, раскачка приходящих по железной дороге цистерн, во время проведения полётов подача реактивного топлива в заправочные агреаты 3А-500 на взлетно-посадочную полосу. И ещё куча мелких работ, связанных с авто и авиационными маслами, антиобледенительными жидкостями и т.д.

Каждое утро на ГСМ прибывали машины. Солдаты, переодевшись в утепленную – на вате – подменку черного цвета (штаны и бушлат), вытаскивали из кладовой тяжёлый ручной насос, тащили его к закопанным в землю ёмкостям, с хранившимся в них бензином или дизтопливом.

Территория складов ГСМ была огромной, в несколько гектар. Ёмкости с бензином находились в одном месте, с соляркой – метрах в ста пятидесяти.

Когде Сергей впервые увидел насос, Иван Вдовцов пояснил:

– Это наше основное оружие труда. БКФ – бескомпрессорный, клапанной, форсированный насос. Им мы перегоняем бензин или дизтопливо из ёмкостей в бочки. Бочки закатываем на склад. По идее одно движение – или один качок – должен заливать поллитра. Но он чуть больше. Короче, расчет простой: сорок литров бензина – это 75 качков.

…После первого дня работы на ГСМ у Сергея ломило спину; он буквально валился с ног. В кубрике перед ужином ему страшно хотелось рухнуть на койку и уснуть. С завистью глядя на лениво лежавших дедов, он, утешая себя, думал: «Ничего, прийдет и на нашей улице праздник. Вы уволитесь, и над нами никого не будет».

Дождавшись отбоя, Сергей разделся, забрался на второй ярус койки и, накрывшись байковым одеялом, уснул, провалишись в черную бездну.

Утром был снова подъем. И вновь «гуси» целый день вкалывали на ГСМ, заправляли машины, носились с БКФ от одной группы ёмкостей к другой, закачивали бочки, сгружали их с машины на складе. Вечером в казарме «шуршали» – искали «дедам» сигареты, конверты для писем, наводили уборку. Так одуряющее-скучно потянулись дни.

…Вдовцов и Дробышев, сгибаясь под тяжестью насоса, шли по скользкой грязи, по чавкающей глине, среди бурых луж. Моросил дождик.

«Старики» в этот момент сидели в тёплой комнате конторы ГСМ, резались в шашки и пили чай.

В очередной раз подскользнувшись, Дробышев упал, уронив насос.

Вдовцов едва успел отпрыгнуть в сторону и зло выругался.

– Раззява! Чуть не на ногу!

– От, блин! – поднявшись, Дробышев огорченно рассматривал измазанные на коленях глиной ватные штаны.

– Пошли-пошли! – заторопил Вдовцов. – С такой скоростью на очередную звездюлину недолго нарваться.

Мученики побрели дальше.

– Проклятая железка! – опять не выдержал Дробышев. – Неужели электрический нельзя поставить? Будто не в конце двадцатого, а в каменном веке живем.

– Ты пойми, – загорячился Вдовцов, – с электронасосом, на хрен, спрашивается, мы тут будем нужны? Восемь рыл– целое отделение?.. Троих за глаза хватит. Государство у нас небогатое. А кто такие мы – солдаты срочной службы?.. Дешёвая рабсила. А насос – мало что дорогой, он ведь ещё и электроэнергию жрать будет.