Юлия Франк - На реках вавилонских

— За последние несколько недель популярность президента неожиданно выросла. Еще Кеннеди в свое время обеспечил себе прирост голосов благодаря активной внешней политике. И похоже на то, что Кемп — Дэвид спасет президенту его кресло. Жаль только, что активность избирателей у нас так низка.

Нелли тупо смотрела перед собой и играла прядью волос. Она слегка повернула голову. Газометр почти скрылся в тумане.

Только когда мы проезжали мимо маленького указателя "Мариенфельде", она вытащила руки из карманов куртки и заговорила.

— Когда я гляжу на вашего президента, мне всякий раз невольно вспоминается кот. Кот в сапогах.

— Откуда вы знаете английский?

— Я не знаю английского. — Она снова засунула руки в карманы куртки.

— Нет, знаете. И я нахожу это необычным для человека с той стороны.

— Нет, не знаю.

— Вы поняли текст песни.

Она промолчала, не разжала губы.

— Мне так показалось уже в тот раз, когда мы с вами беседовали.

Нелли внезапно прыснула.

— Шпионка, — смеялась она, — которая втайне говорит по-английски.

Я терпеливо дал ей отсмеяться, потом сбросил скорость и свернул в боковую улочку.

— Мы приехали.

— Еще не совсем.

— Мы не пойдем вместе мимо привратника.

— Нет. Наверно, это повредило бы вашей репутации. А сейчас вы работаете? — В ее взгляде соединялись насмешка и серьезность, которая, возможно, была лишь наигранной.

— Через полчаса — да. — Я выключил мотор, но продолжал сидеть.

— Как научные работники, мы постигали основы своей науки на аглийском. По крайней мере, так было в отделении, где работала я. По-английски читал не каждый, но я читала. В конце концов мы были обязаны уметь читать западные публикации. — И она кивнула, будто не веря собственным словам.

— Вы вовсе не так уж долго занимались научной работой. И такого вот профессионального постижения основ было достаточно, чтобы понимать разговорный язык?

— Теперь вы, Джон Бёрд, смотрите на меня весьма скептически. Вы что, мне не верите? — Глаза ее метали искры. Всерьез она меня не принимала.

— Я не знаю.

— Вера не имеет ничего общего со знанием. — Нелли засмеялась, и я вспомнил ее толкование понятия "вера", которым она в октябре развлекала нас с Гарольдом.

— Потому я и говорю, что не знаю, — сказал я и подумал о том, что вечером мне предстоит беседа в ЦРУ, беседа, которой я ждал, надеясь, что она вытащит меня из этого лагеря и обеспечит мне перевод на другой пост, достойный моего труда и моих возможностей.

— Что вы хотите от меня?

Вопрос был задан неожиданно, и я секунду медлил, не зная, должен ли я отвечать. Она, должно быть, думала, что наши расследования редко выходят за рамки процедуры принятия. Что же я мог от нее еще хотеть? Полезными ей мы могли быть в октябре, а сейчас на дворе был уже декабрь, процедура ее принятия считалась завершенной, а она жила в лагере. Тут уж от нашей доброй воли ничего не зависело. Она все еще смотрела на меня, бледная и холодная, ее большие карие глаза, несмотря на длинные ресницы, не казались затененными. Ее густые и тяжелые каштановые волосы свободно лежали на плечах, не подчиняясь никакой прическе, и в лучах пробившегося сквозь тучи солнца отсвечивали рыжиной. В ожидании моего ответа глаза ее, казалось, застыли, ни единый взмах ресниц не прерывал ее взгляда.

— Вы что, никогда не плачете?

— А что, я должна заплакать? Вы этого от меня хотите?

— Я только задаюсь вопросом, почему вы не плачете.

— А я таким вопросом не задаюсь.

По улице шла женщина с маленькой белой собачкой, на которой было надето красное пальтишко с капюшоном, закрывавшее спину и застегнутое на животе. Конечно, оно должно было защищать собачку от холода и дождя. Я вынул из кармана рубашки пачку сигарет и предложил Нелли закурить. Она достала спички из сумочки и опередила меня с моей зажигалкой. Она втягивала в себя раскаленный воздух, в котором кислород уже выгорел, не успев дойти до ее рта.

— Слез у вас уже не осталось, верно?

— Да, если вам угодно. — Изо рта у нее шел дым. Она чуть выпятила губы. — Я думаю, слезы вас не интересуют. Единственное, чего вы хотите добиться, что хотите увидеть, — это смирение. — Она улыбнулась.

Стекла автомобиля запотели, людей, проходивших мимо, трудно было узнать в лицо. В ЦРУ я собирался сказать, что я готов и был готов еше до первой ступени обучения, во время самого обучения и второй ступени, в каждую секунду моей жизни я чувствовал себя готовым, так я думал и хотел бы сказать: я давно уже готов и созрел. Что важно для меня, так это наша свобода, а условия я буду соблюдать и создавать сам. Безопасность. Вот что поставлено на карту. То была великая идея, во имя которой я шесть лет назад целыми днями летал на своей трудолюбивой пчелке, беспрепятственно облетал поля вместе с товарищами, хотя мне, как и им, пришлось читать в "Пентагон пейперс" что, возможно, мы забираемся так высоко, потому что другие виды военных действий вызывают у нас кризис личности, — даже если впервые в нашей истории это не привело к победе, правда, мой полет оставлял просеку, рубец в ландшафте, а над ним — плотные грязные тучи, но на Рождество я упал поблизости от Хайфона. Я бы им сказал, что готов отправиться, куда бы меня ни послали, на еще более бесперспективные авантюры, и не признался бы, что горел желанием выполнить любые задания, и что я не мог сдержать слезы, когда несколько дней назад смотрел фильм "Охота на оленей", я хотел сказать, что буду защищать мою страну. Моя жена не будет этому помехой, нет, помехой она еще никогда не была.

— Зачем нужны эти обследования? — Нелли затягивалась сигаретой и выпускала дым себе на колени.

— Какие обследования?

— Медицинские. В первую неделю. Почему вновь прибывших отправляют в карантин, и для чего их следы их присутствия сохраняются в маленьких пробирках, зачем надо сдавать анализы крови и кала, зачем исследуются и измеряются наши тела? Для чего еще это делается, если не для того, чтобы мы выказали смирение? — Всякий раз, как Нелли произносила слова смирение" и "смириться", она словно бы нечаянно улыбалась.

— Обследования производятся ради безопасности. По причине особого положения этого города — острова приходится опасаться проникновения возбудителей болезней, эпидемии могут распространиться в лагерях и по всему городу.

— Вы шутите? — Она рассмеялась и сглотнула слюну, погасила сигарету, опять сглотнула и рассмеялась.

— Это совсем не смешно, где-то в России культивируется вирус оспы, там производят эксперименты. — Вдруг меня пронзила догадка, что общественности об этих экспериментах ничего не известно, и что я чуть было не выболтал секретные сведения. — Вы только представьте себе, что приехал человек с туберкулезом. Неужели мы не возьмем у него анализ крови, а в случае сомнений не сделаем ему рентгеновский снимок, неужели не будем держать этого новоприбывшего в изоляции? Ведь он за короткое время мог бы заразить весь лагерь. Дети стали бы ходить с этим носителем инфекции в школу, те, кто работает, приносили бы болезнь в город.