Ричард Бротиган - Экспресс Токио - Монтана

386, 387, 388, 389, 390.

— Теперь уж точно хватит, — сказал Боб.

— Пожалуй, — согласился я.

Мы были счастливы. Стояла первая неделя 1964 года. Странное время Америки.

Дожидаясь сегодня на платформе Синдзюку поезда линии Яманотэ, я думал о Тихом океане.

Не знаю почему, но я думал о том, как Тихий океан всасывает и пожирает самого себя, океан съедает себя, становится все меньше и меньше, он уже почти как Род-Айленд, но съедается дальше, становится меньше и меньше, неутолимый аппетит, меньше и меньше, тяжелее и тяжелее, вся тяжесть Тихого океана во все меньшем и меньшем объеме, и вот Тихий океан собран в капле весом триллионы тонн. Тут пришел поезд и, должен вам сказать, — вовремя.

Я оставил Тихий океан на платформе под конфетной оберткой.

Она нежо расправляет его волосы рукой. Она нежно гладит его лицо рукой. История с привидением. Началась в 1930-е годы в Западном Техасе, ночью, среди холмов, в большом доме, полном спящих людей, а закончится в 1970-х на пикнике, где соберутся люди уже немолодые.

Она стоит у его кровати. Ему пятнадцать лет, и он почти спит. Она открывает дверь и заходит в комнату. Открывает дверь совсем беззвучно. Подходит неслышно. Половицы не скрипят. Он почти спит и потому не боится. Она — старая женщина в аккуратной ночной сорочке. Останавливается рядом. Волосы падают до пояса. Седые с бледно-русыми прядями, словно их когда-то опалил огонь. Это все, что осталось от золотистой блондинки 1890-х годов… возможно, первой красавицы Западного Техаса, окруженной кучей поклонников.

Он смотрит на нее.

Он знает, что она привидение, но уже засыпает и потому не боится. В тот день он забросал на чердак двенадцать часов сена. Мускулы ноют от прекрасной усталости и превратились в абстракцию.

Она нежно касается его волос рукой. У нее мягкая рука и совсем не страшная.

Потом она нежно гладит его лицо рукой. Не теплая рука, но и не холодная. Ее рука хранит себя между жизнью и смертью.

Она улыбается ему. Он так устал, что почти улыбается в ответ. Она выходит из комнаты, и он засыпает. Сны его вполне приятны. Ему снится плавучий мост к маме, которая будит его утром, с шумом и громким криком отворяя дверь спальни:

— Подъем! Завтрак на столе!

За кухонным столом он сидит тихо. Братья и сестры вовсю болтают, а отец не говорит ни слова, лишь аккуратно допивает чашку стоического кофе. Отец не говорит за едой, даже за обедом, даже в компании. Все уже привыкли.

Думая о привидении, мальчик доедает толстые ломти бекона, яичницу на сале и кусочки перца халапеньо. Он любит халапеньо — чем острее, тем лучше.

Никому за столом он не рассказывает о привидении. Вдруг они решат, что он сошел с ума, и так проходят годы, он растет в этом доме с двумя сестрами, двумя братьями, матерью, отцом и привидением.

Она приходит пять-шесть раз в году. Без всякого расписания. Она не приходит в мае, в сентябре или третьего июля. Она приходит когда захочет, но получается пять-шесть раз в год. Она никогда его не пугает, кажется, она его даже любит, но почему-то им нечего друг другу сказать.

В те времена жизнь в Техасе тяжела, и в конце концов семья вырастает, вываливается из этого дома, и тот становится еще одним старым брошенным западнотехасским домом.

Сестра перебирается в Хьюстон, брат — в Оклахома-Сити, другая сестра выходит замуж за механика, и муж ее открывает в Лас-Вегасе, Нью-Мексико, заправочную станцию.

В Сан-Антонио, Техас, дождливым вечером умирает от сердечного приступа отец, мать перебирается в Абилин, Техас, — в дом престарелых, это удобно, ведь по соседству живет ее сестра; один брат находит работу в Канаде, другой в 1943 году служит в ВВС, база располагается в Амарилло, Техас, и брат гибнет там в автокатастрофе.

Теперь он сам. Женившись на школьной подружке, живет в Браунвуде, Техас, и три года работает в магазине кормов.

Его призывают в пехоту, он сражается в Италии, в день «Д» 1944 года высаживается в Нормандии; однажды получает ранение, не слишком серьезное, шрапнелью в ногу, в другой раз — звание сержанта, поскольку слишком много народу из его части гибнет на границе Германии в артиллерийской дуэли с подразделением «Ваффен СС».

Он возвращается с войны и по закону о льготах демобилизованным поступает на двухлетний курс в университет Техаса в Остине на специальность «администрация бизнеса», затем бросает колледж и несколько лет торгует сигаретами, пока, увлекшись по счастливой случайности продажей телевизоров, не открывает в Остине маленький телемагазин.

У них двое детей: девочка по имени Джоан и мальчик Роберт.

Старый брошенный дом так и стоит в Западном Техасе памятник временам, когда в нем росла американская семья. Его темный силуэт маячит на закате, а ветер стучит затерявшимся в доме чем-то.

И дальше… и дальше… и дальше ( годы идут, жизнь есть жизнь, несчастья, удачи, счета и так далее, дети вырастают, женятся… дальше, и так далее, дальше ) — и вот ему пятьдесят три года, семья собралась на пикник, брат и две сестры, все за деревянным столом, в Техасе ранний вечер, но мать не приехала, она слишком старая и никого больше не узнаёт.

Сестра не навещала ее с прошлого года, ей слишком больно на нее смотреть.

На столе тарелки с жареным мясом и салатом, молодой козленок, халапеньо, бутылки пива «Жемчужина» — и тут открывается правда.

Выпив четыре «Жемчужины», он с воодушевлением говорит о том, как они фермерствовали тогда, в 1930-х, и под конец выпаливает:

— Вы ничего не знали, а я видел привидение. У нас в доме жило привидение.

Все бросают еду, питье и смотрят друг на друга, на самом деле друг на друга не глядя. За столом очень тихо. Старшая сестра — ей пятьдесят пять — кладет вилку.

Затем брат говорит:

— Я думал, это привидение больше никто не видел. Боялся говорить. Думал, все решат, что я сошел с ума. Старая женщина с длинными волосами? В ночной рубашке?

— Да, она.

Опять тишина, только ее нарушает одна из сестер:

— Я тоже видела. Она входила, становилась у кровати и трогала мои волосы. Я боялась сказать.

Они поворачиваются к другой сестре, и та лишь медленно кивает. Так и сидят. Где-то играют техасские дети. Разбегаются их веселые голоса.

Он поднимается, берет бутылку «Жемчужины» и произносит тост в честь заброшенного дома, что стоит в сотне миль отсюда:

— За нее, за всех нас и за все эти годы.

Таков конец истории с привидением.

Никакой чести, просто ветер на равнинах Анконы, думал он, глядя на календарь и надеясь угадать, будет ли 3021 год таким же скучным, как 3020-й. Это невозможно, думал он, но дотом вспоминал прошлое. 3019-й был не менее скучен, чем 3018-й, а тот не отличался от 3017-го. Все одинаково. Года-близнецы.