Евгений Боушев - Сердце капитана

— Мне как-то не по себе в последнее время. И этот раскоп… Такое ощущение, что он живой, и ему тоже как-то не по себе. Мы с ним как два заблудившихся в тумане танкера. Понимаешь?

— Гм… нет.

— Танкеры потеряли друг друга в тумане. Радио не работает, нужно встретиться, но можно случайно налететь друг на друга и взорваться. И вот они, с зажженными прожекторами, с включенными сиренами и матерящимися капитанами на мостиках, медленно идут сквозь туман…

— Зная, что, скорее всего, расходятся в разные стороны?

— Да.

— Все равно непонятно. Но грустно.

Галилей молчит. Я молчу. Сейчас я говорю ему то, что словами я сказать не в состоянии.

— В конце концов, неважно, где копать, — отвечает Галилей. — Перед тобой вся Земля — со всеми ее капищами и захоронениями, плохими и хорошими местами, правдой, ложью и неопределенностью. Ты можешь выбрать любую дорогу. И если ты выбрал дорогу через погост темной грозовой ночью, никто, кроме тебя самого, не заставит тебя повернуть.

Я молчу. Я не знаю, куда я еще могу повернуть.

— Не грусти, — говорит Галилей. — Любая дорога, которую ты выбрал, в конечном счёте является единственно возможной и единственно верной. Разговоры о свободе выбора — чистая диалектика.

Он поднимается с земли и протягивает мне руку.

— Вставай, надевай свой плащ и пошли в темноту по костям мертвых.

До раскопа идти минут сорок. Еще издали я вижу, что работа стоит, а народ в яме смотрит наверх, на бруствер. Там стоит наш начальник с двумя лаборантами и очень странно размахивает руками. Как будто собирается взлететь.

Может, их, наконец, схватила кондрашка от непрерывных археологических трудов?

Подхожу ближе. Нет, с мозгами пока все без перемен. Речь идет о форме крыльев орла на немецких монетах.

— Я тебе говорю, до 40-го года крылья вот так! (Руки в стороны, согнуты в локтях). А после тринадцатого года — во!! (Руки в стороны, локти разгибаются.)

— Да нет! (Руки двигаются из одной позиции в другую).

— Идиоты! До — во! (Взмах рук). После — во! (Руки по швам).

Рабочие побросали лопаты и ржут.

После выяснения правды (до 40-го года — во, после — во) Шельма опомнился и загнал всех в раскоп. Но разговорам это уже не мешает.

— А вы знаете, что Лазарь, которого Иисус выманил из могилы, не только воскрес, но и стал бессмертным?

— И что?

— Как что? После исхода евреев из Египта след его ненадолго затерялся. Но археологические открытия двадцатого века пролили немного света на эту картину. Как утверждают помощники Картера, вовсе не загадочное «проклятие пирамид» убивало их одного за другим. В отрывочных записях вновь и вновь упоминается странный пучеглазый мужик с дубиной… Хотя это могут быть лишь домыслы.

Вновь Лазарь появился в феодальной Европе. Он, как переходящее знамя, оказывался у всех феодалов по очереди, придумывая осадные машины, музыкальные автоматы и лекарства от венерических болячек. Он благополучно пережил эпидемию чумы, два пожара, восемь раз был отравлен, три раза задушен во сне и один раз захлебнулся по пьяни в солдатском сортире. После этого Лазарь снова исчез на долгие годы.

Последнее его появление подтверждено документально. Лазаря занесло в советскую Россию, где он тут же попался особистам поселка Жукино. Они направили его в Москву, где жизненный опыт и провидческие способности несчастного семита использовали для нужд партии. Благодаря этому была закреплена победа коммунизма и выиграна Великая Отечественная война. Устав от советской пропаганды, замученный НКВД-шниками Лазарь сбежал в Соединенные Штаты. Но и там он долго не задержался. Американцы, устав от его унылых откровений, под прикрытием программы «Аполлон " запустили Лазаря на окололунную орбиту. Для связи с ним был построен телескоп «Хаббл», и иногда спецотдел ФБР советуется с первым еврейским космонавтом по поводу своей насильственной демократизации…

Тишина на раскопе. Шельма заслушался и уснул.

Рабочие снова побросали лопаты и дружно курят. Я присоединяюсь к ним. В углу ямы два макрушника скручивают что-то подозрительное.

Наркоманов на раскопе много. Больше только алкоголиков. Но и большинство алкоголиков иногда балуются наркотой. Понять эту механику очень сложно. Насколько я знаю, у наших конкурентов творится то же самое. Но Шельма утверждает, что такого распиздяйства как у нас, нет даже на хиппи-фесте под названием Радуга.

Гонит он. Не был Шельма на хиппи-фесте. Хотя как-то раз поймал безродную автостопщицу, заманил ее в свой шалаш у реки и после непродолжительной беседы о буддизме убил.

И съел.

А на дворе бабье лето, солнышко режет ультрафиолетом сырой воздух, галки да голуби оживились. Ещё и коты орать начнут. Я ставлю свое единственное комнатное растение, кактус, на подоконник, и пою. Сегодня я добр и весел.

Ночью приснилась какая-то ерунда: в первый раз в жизни я видел себя со стороны. Другой плакал и говорил, что все плохо. Нонсенс.

Впрочем, ладно. Переживем. И забьём сегодня на работу.

Звонит Галилей.

— Чувак! Пошли бухнем!

— Ага. Уберу только.

Мы закупаем портвейна, кока-колы и одну литрушку «Буратино» — чтобы, как выразился Галилей, «детство вспомнить и жизнь слаще показалась». Спускаемся вниз, к реке. Я рассказываю Галилею о своем сне и в ответ слышу равнодушное «я тоже как-то раз видел себя во сне». «И что? , - спрашиваю. «Не узнал».

— Ты знаешь, что такое холизм? — спрашивает Галилей, открывая вторую бутылку.

— Э-э-ээ… — меня явно разморило на ярком солнышке. — Э-э-это представление о мире в целом, к-кажется?

— Говоря проще, восприятие мира как цельной картины, — то ли поправляет, то ли дополняет Галилей.

— А еще проще — когда ты чуешь, к-куда мы все к-катимся?

— Точно. К-куда к-катимся.

Нашу идиллию внезапно нарушает мяч, неведомо как оказавшийся у Галилея на пузе. Галилей икает и хмурит брови.

Из кустов доносятся угрозы. Я беру мяч подмышку и иду устанавливать дружественные отношения.

Возвращаюсь через несколько минут. Галилей, заметно погрустневший, шевелит губами и считает что-то на пальцах.

— Чувак! — голос его полон отчаяния. — К-куда же мы, черт возьми, к-катимся?

— Не знаю, дружище, — отвечаю я, присаживаясь. — Знал бы, давно б уже убился.

— Чуешь, — непонятно отвечает Галилей.

И тянется за новой бутылкой.

— Я тут стихотворение вспомнил. Хочешь расскажу?

— Давай.

— Это и не стихотворение вроде. Так просто, мысли под музыку.

— А где музыка?

— Музыка, чувак, есть везде. Фишка в том, слышишь ты ее или нет…