Айрис Мердок - Школа добродетели

— Тебя Томас просил прийти?

— Нет.

— Гарри?

— Нет.

— Я теперь никому не верю, — сказала она. — Ну так чья это идея?

— Я пришел не как посол, — ответил Эдвард, — если вы об этом спрашиваете.

— Ты знаешь, что Джесс Бэлтрам мертв? Ну конечно, знаешь, об этом писали во всех газетах.

— Да.

Ни в одном отчете о смерти Джесса Эдвард не упоминался. В некотором роде он чувствовал себя оскорбленным. Матушка Мэй постаралась, чтобы его больше не было на этой сцене. Он чувствовал ревность, словно было нарушено его право собственности. Но по зрелом размышлении он испытал облегчение. Было бы ужасно, если бы пришлось разговаривать с полицией, с журналистами. Случившееся ни на минуту не отпускало его, но он не хотел, чтобы его принуждали думать об этом. Позднее он, может быть, все расскажет Томасу.

— Ты скорбишь? Для тебя это важно?

— Да, важно, — сказал Эдвард.

— Но ведь ты его не знал. Видел один раз, когда был ребенком.

— Я много времени провел с ним в Сигарде.

— Постой, ты ведь никогда не был в Сигарде…

— Нет, был — я жил там некоторое время. Я там был, когда вы с Гарри появились в тот вечер…

— Ты там был? — переспросила Мидж. — Я, наверное, схожу с ума. Да, теперь я вспомнила. Я просто стерла тебя из памяти.

«Да, — подумал Эдвард, — это все стерлось из памяти, никто не узнает, что я приезжал к Джессу, что я любил его, а он любил меня. Словно этого не было. Может, я и сам перестану в это верить».

— Это был шок, — продолжала Мидж. — Не ожидаешь, что человек может вот так умереть. Я думала, что еще увижу его. Но я странным образом почувствовала удовлетворение, на мгновение забыла о своих несчастьях. Наверное, это следы старой ревности. Я ревновала к Хлое, потому что он любил ее. Теперь они оба мертвы. Какие бесчувственные речи, правда? Ревность никогда не умирает.

— Вы так думаете?

— Да. Плохая новость для молодых. Хочешь выпить? Нет? Я бросила пить. Ты, наверное, уже слышал обо мне и Стюарте?

— Вы хотите сказать, о вас и Гарри? Когда вы появились вместе в Сигарде, я подумал…

— Нет, я говорю о Стюарте. Я в него влюбилась.

— Послушайте, Мидж, я не совсем в курсе, я был занят своими делами. Я думал, вы и Гарри…

— Да, у меня был роман с Гарри, но совершенно неожиданно, после того случая в Сигарде, я влюбилась в Стюарта. Томасу все известно, он уехал, и я не хочу видеть Гарри, а Стюарт не хочет видеть меня… Я думала, все уже знают об этом. Оказывается, нет.

— Постойте…

— Гарри хотел, чтобы я ушла от Томаса, а потом, когда Стюарт увидел нас вместе, когда всплыла вся эта идиотская ложь про мистера и миссис Бентли, он одним взглядом убил что-то во мне…

— Вы любили Гарри, а теперь любите Стюарта? Но вы не можете его любить только потому, что он что-то там убил…

— Именно поэтому. Я, пожалуй, все же выпью. Ты не хочешь? Я вдруг поняла, насколько все мертво. Словно сама смерть смотрит на меня и убивает все…

— И что, это случилось в один миг? — спросил Эдвард, беря стакан с шерри.

— Не совсем. Началось мгновенно и продолжалось в машине по пути в Лондон. Я чувствовала Стюарта у себя за спиной, как ледяную глыбу. Все, чего я хотела, мгновенно обесценилось, и я уже не хотела ничего. А потом, когда я вернулась, я поняла, что хочу одного — Стюарта. Понимаешь, он создал огромную пустоту, и ничто не может ее заполнить, кроме него. Я должна была увидеться с ним, поговорить… Я предложила себя ему, но не только для секса.

— Что это значит?

— Понимаешь, это трудно объяснить. Я предложила себя как некий абсолютный дар, я хотела изменить свою жизнь, чтобы работать вместе с ним. Я все еще хочу этого — нести добро людям.

— А что насчет секса? Стюарт отказался от него, но если на сцене появились вы… Признаюсь, я удивлен.

Эдвард чувствовал, как удивление теплотой разливается по его телу. Или это было шерри? Мидж тоже оживилась.

— Он остался холоден. Посоветовал мне прекратить лгать, рассказать Томасу о Гарри. Понимаешь, Томас тогда еще ничего не знал, ему стало известно только из газеты…

— Из какой газеты?

— Мэй Бэлтрам опубликовала статью о Джессе, о самых последних событиях в его жизни. Она описала тот вечер в Сигарде: как мы с Гарри появились там инкогнито, как они узнали, кто мы такие…

— Господи, Мидж, это напечатали в газете?

— А потом все таблоиды это подхватили. Она явно описала свою жизнь в нескольких томах. Все любовные приключения Джесса, все о Хлое, целые страницы пропитанной ядом писанины. И это будет опубликовано. Может быть, вот сейчас она пишет какую-нибудь ложь о тебе.

— Я не верю. Но она описала то, что случилось, и Томас прочел? Худшего способа узнать об этом не придумаешь…

— Да. Мне очень жаль, что все так получилось. Я собиралась ему сказать.

— А что еще говорил Стюарт? Разве он не почувствовал искушения? Как это странно!

— Искушения? Нет, конечно. Он мне сказал, что это иллюзия.

— Но вы его хотите, вы его желаете? Это называется любовью.

— Да… но так это невозможно… это должно быть иначе…

— Я этого не понимаю. Я думаю, он посоветовал вам остаться с мужем?

— Нет. Он этого не говорил. Он только сказал, что я должна прекратить лгать…

— И оставить его в покое! Что-то не похоже, чтобы он очень заботился о вашем благе.

— Нет-нет, в нем… в нем столько добра… это как откровение…

— Извините, Мидж, я в это не могу поверить… давайте сначала. Вы были сильно влюблены в Гарри?

— Да, очень, и долго. Я хотела выйти за него, только не могла понять, как это сделать.

— Но неужели это могло вот так внезапно закончиться? Может быть, вы просто решили, что предпочитаете Томаса? То, что вы будто бы влюблены в Стюарта, кажется мне полной нелепицей. Какое-то безумие, фальшь, этого не может быть, тут скрывается что-то другое. А что сказал Томас?

— Он думает, что я по-прежнему люблю Гарри. Что это эпизод моей связи с Гарри. Нечто вроде посттравматического синдрома.

— А с Гарри вы встречались?

— Да, но не так, как прежде.

— Как это ужасно для всех! Господи, какая путаница. Знаете, я думаю, Стюарт — это ложный след.

— Что ты хочешь сказать?

— Он вообще ни при чем. Просто внешний импульс, как удар о стену — вы налетели на него и ударились. Все происходит у вас в голове. Вы думаете, будто влюблены в Стюарта, но на самом деле это последствия того, что у вас открылись глаза. Вы удивлены собственной способностью видеть вещи в ином свете…

— Нет, у меня другие ощущения, — возразила Мидж. — Я хочу быть с ним, а он, наверное, никогда не захочет видеть меня. Я думаю об этом, и мне не хочется жить… и это не позволяет мне думать о них…

— О ком?

— О них.

Мидж обнаружила, что ей трудно выразить это иначе.

— Вы говорите о Томасе и Гарри, о чем и я говорю. Это бегство от выбора. Вы думаете, будто влюблены в Стюарта, и это дает вам новую энергию. Вы получаете отсрочку, чтобы не решать другую проблему, к которой все равно придется вернуться… Постойте, постойте! Вы сказали, что все, чего вы хотели, обесценилось. Возможно, в этом и было откровение. Вам придется оценить все заново, вам придется увидеть все… Может быть, Стюарт сделал для вас что-то важное.