Савако Ариёси - Кинокава

«Дорогая бабуля! Как ты поживаешь? Я пишу тебе из нашего маленького, погрязшего в бедности домика в Токио и, сама не знаю отчего, с теплотой вспоминаю жизнь в Вакаяме. В те ужасные военные годы мы еле сводили концы с концами. Еды постоянно не хватало, а я работала в Студенческом патриотическом корпусе – разбирала разрушенные дома и выращивала сладкий картофель. И никаких тебе развлечений за все время. Но все же я вспоминаю Вакаяму с любовью. Может, потому, что я родилась там? Или оттого, что Мусота тонула в зелени, пусть даже жизнь там во время войны была не легче послевоенной жизни в Токио? Но точно не из-за того, что я забыла, через какие страдания нам пришлось тогда пройти.

Думаю, я чувствовала себя счастливой в Мусоте, потому что ты была рядом со мной. Полагаю, именно поэтому я так полюбила Вакаяму, хотя это не главная причина. Сама удивляюсь, откуда эта непостижимая привязанность к тебе, поскольку, как любит повторять мама, ты «образцово-показательный представитель семейства Матани».

Однако, в отличие от матери, я не питаю неприязни к «семейственности». Весь бунтарский дух достался ей, так что тебе не стоит волноваться на мой счет.

Знаешь, бабуля, я всегда была ближе к тебе, чем все мои двоюродные братья и сестры. Ты и сама мне это часто повторяла.

Ты ведь в курсе, что я учусь в Токийском женском училище, в том самом, куда ходила моя мама. Причем на том же факультете английского языка. Только вот положение у меня совсем другое. После смерти папы я получаю пособие и подрабатываю, чтобы оплатить учебу и одежду. Не думай, я пишу это вовсе не для того, чтобы похвастаться – мол, вон я какая взрослая. В Токио многие так живут. Я совсем другое сказать хотела. Видишь ли, мама полна раскаяния, ведь несмотря на то что она получала от вас с дедушкой щедрое содержание, она все время выступала против вас.

При изучении английской литературы я наткнулась на слова Т.С. Элиота, который считал, что «традициям не следует потакать». Я не очень понимаю, что он имеет в виду под словом «традиции» – согласно Элиоту, традиции отрицают все, что было до них, а их, в свою очередь, опровергнет все, что будет после них. И все же я чувствую, что он не прав, когда думаю о связи между мной и тобой. «Семейственность» перетекла от тебя, минуя маму, ко мне.

Прошу тебя, не смейся надо мной. Однажды я выйду замуж и рожу дочку. Меня забавляет мысль о том, что дочь восстанет против меня и будет любить свою бабушку. Но так было всегда и так будет, и, каким бы трудным ни казалось настоящее, я должна жить ради будущего.

Теперь я понимаю, откуда эта ностальгия по Вакаяме. Я бы никогда не сделала этого открытия и не испытала такого душевного покоя и счастья, если бы не была настолько близка с тобой».

Хана вывела ответ тушью. Однако вместо красивой японской бумаги пришлось воспользоваться обычным ширпотребом. Она даже не пыталась объяснить непостижимую связь, возникшую между ней и Ханако, – просто описала свою ежедневную жизнь, подбирая слова так, чтобы на открытке уместилось побольше иероглифов.

Письмо получилось коротким, но при взгляде на изысканную каллиграфию Ханако показалось, что оно переполнено новостями.

После окончания колледжа Ханако нашла работу в издательской фирме и начала откладывать деньги.

– Мало того, что надо покупать домой еду, тебе потребуется гораздо больше средств на одежду, чем в студенческие годы, – попыталась поспорить с ней Фумио. А потом решила поинтересоваться у дочери, на что та копит.

– На билет до Вакаямы в оба конца.

– И когда же ты планируешь поехать?

– Точно не знаю, но мне хочется однажды вернуться туда.

Кадзухико, работавший на одном коммерческом предприятии, женился. Фумио зорко следила за состоянием своего банковского счета и пенсией вдовы, которая практически потеряла ценность из-за резкой девальвации японской валюты. Она понимала, что нужно быть очень экономной, пока Акихико не окончит университет и не найдет себе работу. Однако эта жертва давалась ей нелегко. Вспоминая свою расточительную юность, Фумио сокрушалась о том, что не в состоянии обеспечить детей самым необходимым. Хуже того, временами ей самой приходилось обращаться к ним за помощью и поддержкой.

– Какой толк вести подобные разговоры, мама?

– Да я тут все думаю в последнее время, размышляю. Я выступала против землевладельцев, потому что мне было жаль людей, которые работали на меня. Другими словами…

– Все правильно. Причина в том, что ты была дочерью землевладельца и тебе не приходилось работать. Я же работаю, поэтому мне нет смысла жалеть простой люд.

– Я вовсе не хотела показаться дерзкой и самонадеянной…

Фумио уже перевалило за пятьдесят. Обеднев и потеряв мужа после поражения Японии в войне, она в одночасье состарилась, растеряла весь свой пыл и не испытывала желания спорить с дочерью, которая откровенно высказывала ей свое мнение.

Примерно в то же время они получили весть о том, что у Ханы случился инсульт. При одобрении сыновей Фумио тут же бросилась к матери. Однако положение оказалось не критическим, и через десять дней она вернулась домой. Позднее Фумио призналась, что вид развалин, в которые превратился особняк Матани за десять послевоенных лет, поразил ее в самое сердце. Оставаться в My соте было выше ее сил, вот она и поспешила обратно. Три года тому назад, после смерти красавицы жены, Сэйитиро уволился из банка и теперь жил с Ханой и Оити. Похоже, этот шестидесятилетний старик оставил работу в бесплодных попытках поддержать достоинство старинного рода.

– У меня возникло такое чувство, будто я оказалась лицом к лицу с призраком старого особняка, – вздохнула Фумио.

Ханако слушала мать, раздумывая о том, как, должно быть, больно смотреть на руины дома, в котором ты вырос.

Когда у Ханы случился второй удар, Утаэ и Томокадзу известили Фумио, что на этот раз положение действительно серьезное. Денег на то, чтобы купить два билета, не хватило, и Фумио отказалась от поездки.

– Я уже ездила. Теперь твоя очередь, Ханако.

– Хорошо, мама. Я скопила достаточно денег.

На дворе было лето, самое жаркое за последние десять лет, и городские тротуары плавились под раскаленным полуденным солнцем. Ханако получила возможность сбежать из этого невыносимого пекла благодаря тяжелой болезни бабушки. Благодаря… Какая ирония судьбы!

Ханако покидала столицу со смешанными чувствами. С одной стороны, ей становилось грустно от мысли о скорой смерти бабушки, с другой – она радовалась возвращению на свою малую родину. Полуночный поезд довез ее до Осаки, где она пересела на железнодорожную ветку до Вакаямы и в полдень следующего дня уже шла по узкой проселочной дороге, ведущей в Мусоту.