Савако Ариёси - Кинокава

После капитуляции Японии в Токио выросло множество современных зданий, город преображался день ото дня. Но Мусота почти не изменилась с тех времен, когда Ханако искала здесь убежище. Воды речки Ю, притока Кинокавы, как всегда, весело журчали, пробегая по полям и наполняя каналы, проложенные, по предложению Кэйсаку, для того, чтобы предотвратить наводнения. В Вакаяме стояла такая же жара. Ханако шла, низко склонив голову, солнце нещадно палило в шею. Температура поднялась настолько, что вода в запрудах, казалось, вот-вот закипит. Но Ю была чиста и свежа. Ханако остановилась и опустила руку в ледяную, словно талый снег, воду. «Интересно, почему эта речка, вытекающая из дамбы Ивадэ, получила название, означающее «кипяток»?» – думала Ханако. По пути она встретила вола с корзинкой на носу, но юного пастуха не узнала. В конце концов, даже детям, родившимся в 1945-м, уже было по тринадцать лет. Ханако вспомнила прошедшие после возвращения в Токио годы. Как быстро время летит! Бабушку она с тех самых пор не видела.

Древние деревянные ворота особняка Матани были плотно закрыты. Ханако нажала на боковую калитку, и та легко поддалась. Высоким ростом Ханако пошла в мать и бабушку, ей понадобилось наклониться, чтобы пройти внутрь. Подняв голову, девушка увидела море зеленого цвета – казалось, хурма вышла поприветствовать ее к самым воротам и освежила гостью своей богатой, просвечивающей на солнце листвой.

Жара вымотала Ханако, но она вмиг обрела силы, стоило ей ступить на родную землю, пробежала по двору и несмело вошла в дом.

– Есть тут кто-нибудь? Это я, Ханако! – громко позвала она и прислушалась. Внутри явно кто-то был. – Войти можно?

– О, да это же Ханако! – всплеснула руками Утаэ, отодвинув фусума, и тут же спросила: – А где же твоя мама? Разве она не приехала с тобой?

– Нет, не приехала. Мама осталась дома.

– Всегда она такая! В прошлый раз мы не знали, что и подумать, так внезапно она укатила.

– Как бабуля?

Утаэ помрачнела и передала Ханако слова врача. Правая сторона тела Ханы полностью парализована. Доктор посоветовал ей отдыхать, больше он ничего для нее сделать не может. Старушка теперь даже день от ночи отличить не в состоянии.

Мать говорила, что особняк пришел в полный упадок… В комнатах царил полумрак, однако Ханако заметила, что татами совсем новые, да и весь дом преобразился, как если бы совсем недавно у хозяев вдруг появились деньги и они не жалели их на внутреннее убранство. После первого инсульта, случившегося год назад, Хана поняла, что конец близок, и начала продавать антиквару вещи из хранилища. Знала об этом только Оити. Хана сделала ремонт и даже заказала новые дзабутоны для гостей.

Ханако наткнулась на Оити в коридоре.

– Как хорошо, что вы приехали! Госпожа хозяйка постоянно о вас спрашивает. Вот она обрадуется!

Оити была лет на десять моложе Ханы, но и ей уже исполнилось семьдесят. Старушка стояла, наклонившись вперед, словно ей не хватало воздуху.

– Ничего, если я войду без предупреждения? Поговорить с ней можно?

– О да, конечно. Поболтать она любит. Давайте я провожу вас.

Две женщины вошли в комнату Ханы, расположенную в конце коридора. Бывшую гостиную переделали под спальню. Несмотря на то что на улице стояла нестерпимая жара, фу сума и сёдзи были плотно закрыты. В нос резко ударил запах больницы, хотя дезинфицирующими средствами здесь не пользовались. Крохотная лампочка отбрасывала тусклый призрачный свет. Хана лежала на боку в центре комнаты, такой темной, что невозможно было разобрать, чистые ли под ней простыни. При виде маленького сморщенного личика Ханако вспомнила мумии из музея и застыла на мгновение.

– Госпожа хозяйка, Ханако из Токио приехала, – объявила Оити.

– О? Она правда здесь? – проговорила Хана, не повернув головы.

Ханако боялась, что бабушка, как и Утаэ, спросит, почему не приехала ее мать, но эти опасения не оправдались.

– Это ты… Как мило, что ты меня навестила! – только и сказала Хана внучке, опустившейся рядом с ней на колени. – Сколько тебе, Ханако? Двадцать семь? – Взгляд рассеянный, блуждающий. – Сама ты себе мужа вряд ли найдешь. Твоя мать свято верит в то, что вышла замуж по любви, но на самом деле она попала в ловушку, расставленную для нее взрослыми. Не дело женщине заниматься карьерой и жить без мужа.

– Но я вовсе не против брака.

– Твоей матери тоже было двадцать семь, когда она родила тебя. Вся издергалась, бедняжка, даже перед медсестрами в больнице не смогла сохранить лицо. А как она кричала, как кричала, рожая такую кроху! Вот вам и заносчивые речи о свободе, и нападки на феодальные порядки. Пустое все это, одни слова. Когда она заходилась криком в родовых схватках, я поняла, что ей ни за что не сравниться с женщинами прошлого, которые стоически переносили боль. Смешно, право же!

Время не пощадило лица Ханы, но голос остался твердым. Ханако подумала, что Хане не следует перенапрягаться, и с тревогой оглянулась на Оити. Как угомонить бабушку и заставить ее замолчать?

– Она теперь все время такая, стоит только глаза открыть. Посидите с ней немножко. – Оити перекинулась парой слов с медсестрой, которая массировала ноги Ханы, и вышла.

Одна из особенностей инсульта заключается в том, что он оживляет воспоминания о далеком прошлом. Когда один слушатель уставал, Хана находила себе другого и без умолку болтала обо всем на свете. Ханако прослушала курс политической истории, узнала во всех подробностях о состоянии государства во время японско-китайской войны 1894 года, Русско-японской и Первой мировой. Ей даже сообщили, что ее мать появилась на свет ногами вперед.

– Из-за этого Фумио с самого детства выступала против нас. Родись она мальчиком, из нее наверняка вышел бы активный член социалистической партии!

– Хочешь сказать, либерально-демократической, бабуля? Не забывай, она ведь получала деньги от землевладельца.

Хана надтреснуто рассмеялась, обвисшая кожа на шее задрожала. Когда глаза Ханако привыкли к полумраку, она заметила, что бабушка выглядит гораздо моложе своих лет, а ведь ей уже восемьдесят один. Морщинистое лицо до сих пор не утратило следов былой красоты. Десны ее, правда, усохли, и вставная челюсть выступала вперед, мешая говорить.

– Может, лучше вынуть вставную челюсть, бабуля?

– О нет! Я и так старая. Без зубов совсем безобразная стану.

«Должно быть, в молодости бабушка была безумно влюблена в себя, – пришло на ум Ханако. – Она до сих пор заботится о своем внешнем виде, хоть и прикована к постели». За всю войну Хана ни разу не надела брюки и до самого конца носила шелковые кимоно с длинными рукавами.

– Фумио, отчего ты так поспешно уехала в прошлый раз? – недовольно насупилась Хана.