Марина Вишневецкая - Опыты

Одна гусеница полагала, что бабочки - это ангелы насекомых.

Другая гусеница уверяла, будто бабочки - это души подстреленных птиц.

А третья гусеница говорила, что это просто осенние листья с глазами, которые слетели с каких-то особенных, умных деревьев.

А бабочки говорили, что гусеницы - это исчадия ада, или же что они - это жертвы химической обработки, или же что корм для птиц, специально развешанный юннатами на деревьях. А одна, занесенная ветром откуда-то издалека, уверяла, что гусеницы - это такие особые существа, из которых на востоке слагаются танки.

Вывод из сказанного напрашивается такой: прошлое, как и будущее, способно жить ни разу не прийдя в сознание.

Один человек всю жизнь ждал чего-то плохого, и никто вокруг уже в это не верил, но он в конце концов своего дождался. И радостный выбежал на улицу.

А другой человек всю жизнь ждал, когда же у этого первого человека случится хоть что-нибудь плохое. И, как только дождался, тоже на радостях не усидел и выбежал из дома.

И они оба бросились друг к другу и принялись обниматься, смеяться и даже кружиться, как дети, взявшись за руки.

Эта история подводит нас к заключению: сближает не горе и не радость, а одно только воплощение общей мечты.

Одна присказка возомнила себя поэмой и стала ходить по издательствам, пока наконец не встретила там одну резолюцию, которая возомнила себя эпитафией.

Этот случай еще раз указывает на то, что подобное излечивается подобным.

А одна непотребная частушка стала настолько знаменитой, что две повести и один роман, не сговариваясь, взяли ее себе в эпиграфы. А потом обвинили друг друга в плагиате, рассорились, при встрече бросали эту частушку друг другу вслед, но из текстов, опять же не сговариваясь, ее изъяли.

Этот случай доказывает нам в нелишний раз: непотребное сколь непреходяще, столь и необязательно.

А один старенький водевиль однажды споткнулся у дома творчества, упал и рассыпался на отдельные фразы. Случившиеся рядом пословицы и поговорки, все слывшие знаменитыми критиками, немедленно бросились его собирать, но сколько они ни бились, ничего у них из этого не вышло.

Этот случай вновь подтверждает расхожую истину: что во многой мудрости нет ничего, кроме многой печали.

Одно поколение амеб думало только о продолжении рода. И за это его называли патриархальным.

Второе поколение амеб только и думало, что о прелестях размножения. И за это его считали сексуально невоздержанным.

Третье поколение амеб думало только о том, что надо делиться. И за это его называли общественно полезным.

А четвертое поколение говорило, что ему вообще думать некогда, оно только и делает, что разрывается пополам. И за это его называли социально активным.

Всего вышесказанного достаточно, чтобы заключить: мысль, в отличие от материи, развивается от простого к ложному.

Один иностранец купил себе дом в русской деревне и очень удивлялся тому, что телевизор в нем показывал одни только спортивные передачи. А если иностранец пробовал его переключить на другой канал, то телевизор делал вид, что мешают помехи или что спутник сбился с орбиты.

А когда этот иностранец подходил к зеркалу, то оно, если хотело, его отражало, а если не хотело, то и не отражало. В иные же дни зеркало так искажало его лицо, что он до самого вечера ходил и заикался.

А на стене в этой избе висела картина, на которой был изображен шторм, весь в клочьях пены, и под ним была надпись "Марина". Но в иные дни эта же самая картина изображала женскую голову, всю в папильотках, и тогда под ней ясно прочитывалось название "Марина Евлампиевна".

И иностранец не выдержал такой жизни и через три недели сбежал.

Из этой истории лучше всего сделать следующий вывод: вещи-в-себе есть измышление иностранного ума, в то время как вещи-не-в-себе суть наше отечественное достояние.

Один человек ни минуты не сомневался в существовании Бога и грешил в надежде на Его бесконечную милость.

А другой человек скорее верил в Него, чем не верил, и грешил, чтобы получить какой-нибудь знак, подтверждающий Его существование.

А третий человек не верил в Бога и грешил, чтобы доказать этим свою правоту.

А четвертый человек отрицал не только Бога, но и понятие греха, а потому у него не было слов, чтобы оценить последствия собственного существования.

И когда в конце концов все они встретились на раскаленной сковороде, в отчаяние от этого пришел только первый. А второй, третий и четвертый были, напротив, приятно изумлены тем, что их жизни не закончились вместе со смертью.

Вывод из всего вышесказанного напрашивается сам собой: чем более конечным представляется результат, тем бесконечнее открывающиеся возможности.

Один человек, намереваясь указать второму человеку его истинное место, пригласил на танцах его жену и так красиво за ней ухаживал, что она ушла из клуба вместе с первым человеком, и домой вернулась только уже под утро.

И тогда второй человек, рассказал обо всем случившемся жене первого человека, чтобы, наоборот, всем продемонстрировать свое собственное моральное превосходство.

А третий человек при виде четвертого человека всегда плевал только в урну, чтобы показать тому свои особенные манеры.

И тогда четвертый человек при виде третьего стал сплевывать лузгу от семечек в нагрудный карман своего пиджака, надеясь раз и навсегда закрыть вопрос о превосходстве.

А пятый человек, наехав однажды ночью на шестого человека, высунулся из своего трактора и любезно спросил, куда его подвезти. А шестой человек на это грубо ответил, что отвезти его нужно до ближайшего морга. И тогда пятый человек, наоборот, желая проявить себя с самой лучшей стороны, предложил довезти его туда всего за половину цены.

Вывод из этих историй лучшего всего сделать такой: моральное превосходство есть цель, достижению которой всегда препятствуют средства.

Одна муха больше всего на свете любила сладости. И утонула она в бочке меда с криком: как ты сладка, гибельная страсть!

А другая муха больше всего на свете любила дерьмо. И погибла она на полях аэрации с воплем: наконец-то по уши наелась!

А третья муха всему на свете предпочитала покой. И умерла она, покачиваясь в паутине, с кротким вздохом: о, долгожданная нега!

А четвертая муха больше всего на свете любила досаждать людям. И скончалась она от удара мухобойки с радостным воплем: плакали, сволочь, твои беленькие обои!