Зэди Смит - Белые зубы

— Я тоже. Ты изменился.

Джош небрежно указал на свою одежду, которая была теперь не такой дурацкой, как раньше.

— Ну нельзя же всю жизнь донашивать за отцом его вельветки.

— Да уж.

Джошуа хлопнул в ладоши.

— Я еду в Гластонбери и пока не собираюсь возвращаться. Познакомился с людьми из ФАТУМа и отправляюсь туда вместе с ними.

— Но сейчас март. Ты едешь летом?

— Джоли и Криспин — те самые люди из ФАТУМа — говорят, что надо ехать сейчас. Пожить там какое-то время на природе.

— А как же школа?

— Тебе можно прогуливать, а мне нельзя? Я не отстану. У меня все-таки голова Чалфена, так что вернусь перед экзаменами и все сдам. Айри, ты бы только видела этих людей. Они… потрясающие. Он дадаист, а она анархистка. Настоящая. Не такая, как Маркус. Я ей рассказал о Маркусе и его дурацкой Будущей Мыши. Она сказала, что он опасный тип. А может, даже и психопат.

Айри задумалась:

— Ну… Это вряд ли.

Не затушив окурок, Джошуа выкинул его в форточку.

— Я больше не ем мяса. Я еще не отказался от рыбы, но это все полумеры. Так что собираюсь скоро стать полным вегетарианцем.

Айри пожала плечами, не зная, что на это сказать.

— И кстати, в этой старой пословице что-то есть.

— В какой?

— «Клин клином вышибают». Только самыми радикальными мерами можно достучаться до такого, как Маркус. Он сам не понимает, до какой степени он ничего не знает. Нет смысла разумно вести себя с ним, потому что он считает, будто у него исключительное право на «разумность». Что с такими людьми делать? А знаешь, я теперь еще и кожу не ношу… и не ем продукты животного происхождения: желатин и всякое такое.

Поглядев с минуту на ноги прохожих — кожаные ботинки, спортивные тапочки, туфли на каблуках — Айри сказала:

— Да, ты им всем покажешь.

А первого апреля вдруг появился Самад. Он шел на работу, поэтому был весь в белом; в своем помятом костюме он был похож на расстроенного святого. В глазах у него стояли слезы. Айри впустила его.

— Привет, мисс Джонс. — Самад слегка кивнул. — Как поживает твой отец?

Айри улыбнулась, вступая в игру.

— Вы видите его чаще, чем мы. Как Бог?

— Спасибо, отлично. Ты не видела моего никудышного сына?

Но прежде чем Айри успела произнести свой обычный ответ, Самад расплакался, и она повела его в гостиную, усадила в кресло Даркуса и принесла чай.

— Что-то не так, мистер Икбал?

— А что так?

— Что-то с моим отцом?

— Нет, что ты… С Арчибальдом все в порядке. Он у нас как реклама стиральной машинки. Всегда один и тот же.

— Что тогда?

— Миллат. Его нет уже три недели.

— Боже мой. Вы не заходили к Чалфенам?

— Он не у них. Я знаю, где он. Из огня да в полымя. Он с этими психами в зеленых галстуках в спортивном центре в Честере.

— Вот черт.

Айри села, закинула ногу на ногу и закурила.

— Я давно не видела его в школе, но даже не представляла, насколько давно. Раз вы знаете, где он, то…

— Я пришел к тебе не потому, что его ищу, я пришел за советом, Айри. Что мне делать? Ты его знаешь… скажи, как до него достучаться?

Айри закусила губу — старая привычка ее матери.

— Не знаю… Мы теперь не так много общаемся… но мне всегда казалось, что ему не хватает Маджида… он, наверно, скучает… То есть он сам никогда не признается… но Маджид — его брат-близнец, так что, может быть, если бы он вернулся…

— Нет, это тут ни при чем. Я сам хотел бы, чтобы это было так. Одному Богу известно, какие надежды я возлагал на Маджида. А теперь он возвращается в Англию, чтобы изучать право, а платят за него эти Чалфены. Он хочет насаждать людские законы, а закон Бога его не волнует. Он не внял учению Магомета — да хранит его Аллах! И конечно, его мать в восторге. Но я в нем разочаровался. Настоящий англичанин. Поверь мне, Маджид не поможет Миллату, а Миллат не поможет Маджиду. Они оба сбились с пути. Осталось только ждать, когда они переженятся на каких-нибудь Шейлах и вгонят меня в могилу. Я всего лишь хотел, чтобы мои сыновья были добрыми мусульманами. Ох, Айри, — Самад грустно погладил ее руку, — я не знаю, где я ошибся. Ты им говоришь, а они не слышат, потому что на всю мощность включена эта музыка «Public Enemy». Ты показываешь им дорогу, а они выбирают кривую тропинку, ведущую к адвокатуре. Ты ведешь их, а они сбегают от тебя в спортивный центр в Честере. Ты пытаешься планировать свою жизнь, но все идет не так, как надо…

«Если бы можно было начать сначала, — подумала Айри, — если бы можно было вернуться к истокам, к началу истории, вернуться на родину…» Но она этого не сказала, потому что он и сам понимал это, так же как она, и оба знали, что бесполезно гоняться за собственной тенью. Она ничего не сказала, просто вынула свою руку из-под его ладони и положила сверху, погладила в ответ.

— Ох, мистер Икбал, я даже не знаю, что тут можно сказать…

— Да, сказать тут нечего. Одного я отправляю на родину, и он возвращается настоящим англичанином — в белом костюме, будущий судья в дурацком парике. А другого я оставляю, и он нацепляет зеленый галстук и нанимается к террористам. Иногда я думаю: а мне какое дело? — печально спросил Самад, признав таким образом, что и на него за эти двадцать лет повлияла Англия. — Но мне есть до этого дело. Меня это беспокоит. Теперь уже мне кажется, что, приезжая в эту страну, ты заключаешь договор с дьяволом. Ты протягиваешь паспорт на таможне, и всё — на тебе клеймо. Ты хочешь только заработать немного денег, чтобы было легче вступать в жизнь… ты и не думаешь здесь оставаться! С какой стати? Холод, слякоть, тоска, отвратительная еда, кошмарные газеты — чего ради оставаться тут, где тебя никто не любит, все только терпят? И терпят-то еле-еле. Как будто ты животное, которое с трудом удалось приручить. Ты и не думаешь оставаться! Но ты уже заключил договор с дьяволом… он затягивает тебя, и вот ты уже не можешь вернуться, твои дети ни на что не похожи, а ты сам стал непонятно кем.

— Неправда, ну что вы!

— И тогда ты начинаешь думать, что, может быть, так и надо. Сама мысль о родине, о принадлежности к своей стране начинает вдруг казаться бессмысленной грязной ложью… И я начинаю думать, что место рождения ничего не значит, что человек просто случайно рождается там, где рождается. Но если поверить во все это, к чему ты придешь? В чем тогда смысл? Где суть?

Пока Самад с ужасом описывал эту антиутопию, Айри смущенно думала о том, что мир, состоящий из случайных событий, кажется ей раем. Только там ей видится свобода.

— Ты меня понимаешь, крошка? Я знаю, что ты меня понимаешь.

А на самом деле это значило: «Мы с тобой говорим на одном языке? Мы одинаково мыслим? Мы одинаковые?»

Айри сжала его руку и решительно закивала, боясь, что он снова заплачет. Ей придется сказать ему то, что он хочет услышать. А как же иначе?