Зэди Смит - Белые зубы

— Одно место в нашем столетии еще пустует, — говорил Маджид (лесть ему, несомненно, удавалась). — Фрейд, Эйнштейн, Крик, Уотсон… Одно место не занято, Маркус. Автобус еще не совсем заполнен. Динь! Динь! Еще одно место…

Как противостоять такому искушению? Сопротивляться было невозможно. Маркус и Маджид. Маджид и Маркус. Остальное не имело значения. Эта парочка не обращала внимания ни на недовольство Айри, ни на повальные переезды — загадочные сейсмические колебания, которые в окружающих вызвала их дружба. Маркус отбыл , как Маунтбэттен из Индии или пресыщенный подросток от своей недавней подружки. Он снял с себя ответственность за все и за всех — Чалфенов, Икбалов, Джонсов, — кроме Маджида и своей мыши. Остальные считались изуверами. И Айри приходилось прикусывать язычок, сдерживаться, когда дело касалось хорошего, доброго Маджида, расхаживающего по дому в белой одежде. Но, как предсказания Второго пришествия, как все эти святые, спасители и гуру, Маджид Икбал был, по меткому выражению Нины, первоклассной, стопроцентной, несомненной, подлинной, конкретной, абсолютной занозой в заднице. К примеру, типичный разговор:

— Айри, я в недоумении.

— Не сейчас, Маджид, я говорю по телефону.

— Мне бы не хотелось отнимать твое драгоценное время, но дело не терпит отлагательств. Я не могу разобраться.

— Маджид, может, ты просто…

— Послушай, Джойс любезно купила мне джинсы. Они называются «Леви’с».

— Можно, я вам перезвоню? Хорошо… Ладно… Все. Да, Маджид! У меня был важный разговор. В чем дело?

— Так вот, у меня есть эти красивые американские джинсы «Леви'с» белого цвета, которые сестра Джойс привезла из поездки в Чикаго, Город Ветров, так его называют, хотя, учитывая его близость к Канаде, не думаю, что в его климате есть какие-то отличительные особенности. Так вот, мои чикагские джинсы. Какой продуманный подарок! Я был вне себя от радости, когда его получил. Но потом меня смутила этикетка с внутренней стороны, согласно которой эти джинсы «садятся по фигуре». И я задался вопросом: что значит «садятся по фигуре»?

— Садятся, пока не станут точно по фигуре, Маджид. Думаю, так.

— Но Джойс могла ведь предположить, какой размер мне подойдет, правда? Тридцать второй или тридцать четвертый.

— Хорошо-хорошо, Маджид, мне совершенно неохота на них смотреть. Верю на слово. Значит, носи их как есть.

— Первоначально я пришел именно к такому решению. Но оказалось, что отдельной процедуры для усаживания джинсов и не предусмотрено. Они сами сядут, если их постирать.

— Гениально.

— Но, видишь ли, рано или поздно им все равно потребуется стирка.

— Что ты предлагаешь, Маджид?

— Интересно, садятся ли они до какой-то определенной степени, а если да, то до какой? Если расчеты сделаны неправильно, производителям может быть предъявлена масса судебных исков. Нет ничего хорошего в том, что они садятся по фигуре, если они сядут не по моей фигуре. Возможно и другое предположение: эти джинсы должны повторять контуры тела. Но реально ли это?

— Слушай, может, просто пойдешь и сядешь в этих чертовых джинсах в ванную и посмотришь, что получится?

Словами Маджида не обидишь. Он подставит другую щеку. Иногда по сотне раз на дню, как регулировщица под действием экстази. Улыбнется тебе без обиды и злости, а затем наклонит голову в знак всепрощения (в точности как его отец, когда принимает заказ на креветки в карри). Он так всем сочувствует, этот Маджид. И от его сочувствия хочется лезть на стенку.

— Ммм, я не то имела в виду… Черт. Прости. Ну, я не знаю… просто ты… есть новости от Миллата?

— Мой брат меня избегает, — произнес Маджид с прежним вселенским спокойствием и неизменным всепрощением. — Он зовет меня Каином, потому что я неверующий. По крайней мере, я не его веры — моему богу нет имени. В связи с этим он отказывается со мной встретиться, даже не хочет говорить по телефону.

— Со временем передумает. Он всегда был упертый стервец.

— Конечно, ты его любишь, — продолжал Маджид, не давая ей возразить. — Ты знаешь его привычки, его особенности. Тебе не составит труда понять, насколько он разозлен моим обращением. Я обратился в религию Жизни. Я вижу его бога в миллионной числа пи, в рассуждениях Федра, в удачном парадоксе. Но Миллату этого недостаточно.

Айри взглянула ему прямо в лицо. Четыре месяца она не могла понять, в чем дело: мешали юный возраст, внешний вид, аккуратная одежда и чистоплотность Маджида. И вдруг ей стало ясно. Он был отмечен — как Безумная Мэри, индеец с белым лицом и синими губами и тот тип, который носил накладку из искусственных волос не на голове, а на шее, на веревочке. Как все те люди, которые бродили по уиллзденским улицам и не заботились о том, как купить пиво «Блэк Лэйбл», или украсть магнитофон, или пополнить коллекцию кукол, или облегчиться в переулке. У них был совершенно иной интерес — пророчества. И это сидело в Маджиде. Он хотел говорить и говорить не умолкая.

— Миллат настаивает на полном подчинении.

— На него похоже.

— Он хочет, чтобы я вступил в Крепкое Единство Воинов Исламского Народа.

— Понятно, в КЕВИН. Так значит, ты с ним разговаривал.

— Мне нет необходимости говорить с ним, чтобы узнать его мысли. Мы близнецы. Я не хочу его видеть. В этом нет нужды. Понимаешь ли ты природу близнецов? Чувствуешь ли смысл слова связать ? Его двойной смысл…

— Маджид, не обижайся, но мне надо работать.

Маджид отвесил полупоклон.

— Разумеется. Извини, я тоже пойду и подвергну свои чикагские джинсы предложенному тобой эксперименту.

Стиснув зубы, Айри подняла трубку и снова набрала номер, с которым ее разъединили. Нужно было позвонить журналисту (в эти дни были сплошь журналисты) и кое-что ему прочитать. После экзаменов она прошла интенсивный курс по связям с общественностью и быстро выяснила, что не стоит тратить силы на индивидуальное общение с каждым. Невозможно подать информацию с уникальной точки зрения сначала для «Файнэншл таймс», потом для «Миррор» и «Дейли мейл». Осветить новость под особым углом, добавить книгу в огромную библию масс медиа — это их задача, а не ее. Каждому свое. Журналисты — это ангажированные фанатики, маниакально охраняющие свои участки и день за днем дудящие в одну дуду. Так было всегда. Кто бы мог подумать, что Иоанн и Лука столь по-разному истолкуют главную сенсацию столетия-смерть Христа? Вывод: верить этим малым не стоит. Так что обязанности Айри ограничивались простой передачей информации, требовалось только раз за разом озвучивать написанное Маркусом и Маджидом на листе бумаги, пришпиленном к стене.

— Готово, — сказал журналист. — Диктофон включен.

И тут Айри сталкиваюсь с главной трудностью пиара — необходимостью поверить в то, что продаешь. Проблема была не моральная. Она коренилась глубже. Айри не верила в возможность физического воплощения этой идеи. Вокруг Мыши Будущего парила такая невероятная шумиха (в каждой газетной колонке журналисты сходили с ума: «Нужен ли Мыши патент?», наемные перья восторженно строчили: «Величайшее открытие века?»), что можно было подумать, будто разнесчастная мышь вот-вот встанет на задние лапки и толкнет речь. Айри глубоко вздохнула. Хотя она повторяла эти слова много раз, они по-прежнему казались ей нереальными, абсурдными — литературной байкой на крыльях фантастики, еще более безумной, чем вариации на ту же тему Суррея Т. Бэнкса.