Киоко Мори - Одинокая птица

Но вот что мне пришло в голову. Сидеть вдвоем в птичьей клетке и молча ждать рассвета — в этом есть нечто искусственное. Тору, конечно, будет думать о Йосими, которую он увидит менее чем через месяц, а я буду сидеть в метре от него, с неровно бьющимся сердцем. Оно всегда так бьется, когда мы с Тору сидим молча. Другое дело, если бы мы разговаривали. Тогда я спокойно сказала бы ему, что без всякого притворства рада за него. Я ему друг и действительно хочу, чтобы он был счастлив, даже если не увижу его все лето. Но сидеть молча — это совсем другое дело. Я догадаюсь, что он думает о Йосими, и от этого почувствую себя страшно одинокой. Нет уж, не нужно. В день, когда улетят воробьи, я должна быть счастливой, а не несчастной.

Кроме того, если уж подыскивать компанию, то лучшего спутника, чем доктор Мидзутани, не найти. Какое отношение Тору имеет к моим воробьям? Он не знает, как ранним утром я зажигала свет в своей комнате и приступала к первой кормежке. С упавшим сердцем я разглядывала птенцов, спящих вповалку, опасаясь, что кто-то из них ночью умрет. Понять мое состояние могла только доктор Мидзутани.

Может быть, осенью, если Тору, конечно, вернется, мы с ним побродим по лесам и понаблюдаем за птицами. Доктор Мидзутани, кстати, обещала приезжать на выходные в дедушкину деревню. Мы с ней и дедушкой пойдем гулять в лес. Может, узнаем о птицах что-то новое. Кроме того, она будет привозить мне всех птенцов, попавших в ее клинику, а я за ними стану ухаживать. «Там водятся те же птицы, что и здесь, — сказала доктор, — но есть и другие породы. И, конечно, птиц там больше. Я помогу вашему дедушке соорудить большие клетки».

Если Тору вернется осенью, я ему дам несколько уроков орнитологии. А если не вернется, ну что ж… Ладно, не буду гадать. Буду к Такаши иногда заходить, узнавать, как идут дела у его старшего брата.

Солнце взошло в половине седьмого. Серое небо сначала побелело, а потом стало светло-голубым. Дубонос отряхнул перышки и подлетел к восточной стенке клетки, под солнечные лучи. Устроившись на ветке, он начал чистить перья. У меня над головой пролетела стая ворон, спустившихся с гор. Скоро проснется ворона, ночующая во дворе клиники, слетит с клена и будет искать корм, оставленный на блюдце.

Встав со стула, я сняла подушку с сумки. Воробьи оживленно зачирикали. Соловей, сидящий на жердочке около дверцы клетки, внимательно следит за мной. Я его отпугнула, чтобы он отлетел подальше, и быстро вышла из клетки, закрыв за собой дверь. Солнечные лучи падают на полоску травы, разделяющую двор клиники и участок дома Мидзутани. Я направилась туда и открыла дверцу сумки.

Из нее тут же вылетел воробей и устроился на ветке клена, через несколько секунд к нему присоединились и два других. Поставив сумку, я прикрыла глаза ладонью. Вот они, все трое. Перескакивают с ветки на ветку, затем пикируют к земле, но на полпути резко взмывают вверх. Как и все воробьи, они летают не ровно и плавно, а словно ныряют в воду, а потом выскакивают из нее.

Я машу им левой рукой, и птицы скрываются за крышами соседних домов. Глаза мои заболели: слишком долго смотрела на небо. Я знаю, что наши воробьи непременно будут возвращаться во двор доктора Мидзутани и приведут с собой целые стаи сородичей. Будут клевать семена, насыпанные в кормушки, шумно плескаться в ванночках для купания. Но я уже не сумею отличить своих пациентов от других птенцов. А раз так, значит, буду приветственно махать всем пролетающим воробьям. Если они обернутся и заметят движение моей руки, то, может быть, подумают, что я птица, машущая им крылом.

Японский национальный трехструнный инструмент. — Здесь и далее прим. перев.

Пусть читатель не удивляется: учебный год в Японии строится иначе, чем в России.