Ирина Голаева - Повесть об одинокой птице

Эту историю я прочла на одном из форумов несколько лет назад. Она до глубины души потрясла меня. Это не вымысел, а исповедь реально живущего человека. Если он когда-нибудь познакомится с моей повестью, пусть простит за неточность фактов. Это не биография, а история одной птицы, которой подрезали крылья…

Она шла по мокрой пустой мостовой, ни на что не обращая внимания. У нее было горе. Это горе, как огромная туча, заслонило от нее весь свет. Жизнь потекла где-то в стороне. Навстречу попадались люди, они шли домой с работы или спешили по каким-то делам. Они радовались, смеялись или были погружены в свои думы. Но все они словно не замечали ее. А у нее было огромное горе – умирал отец. Если спросить, кем был для нее отец, она ответила бы – всем. Хотя у нее была мать, и она, возможно, тоже переживала, но у матери уже давно была другая семья, другая дочь. А отец у нее был один, и она для отца тоже была одна. Почему он умирал, почему именно он?! Она мучилась этим вопросом и не могла найти ответ. Она знала, что у него больное сердце, но никогда не представляла, насколько оно больное. И вот теперь он лежал в клинике, в реанимации, и седой усталый врач, выйдя в коридор, где она сидела всю ночь с глазами одинокой собаки, взял ее за руку, а потом обнял за худые плечи и тихо сказал: «Мужайся, дочка». И больше ничего. От этих слов слезы острым комком застряли в горле, и она не успела ничего больше спросить. А когда она справилась с собой, было поздно: врач скрылся за большой белой дверью, на которой желтыми буквами светилась надпись – «посторонним вход строго запрещен». Она еще два часа сидела под этой дверью, ожидая, что кто-то выйдет оттуда, но дверь не открывалась.

За окном барабанил дождь. И непрошенные слезы потекли по ее щекам. Такой одинокой, покинутой, никому не нужной она себя еще никогда не ощущала. Она училась во втором классе, когда от них ушла мать – покинула семью как-то тихо… И до этого они жили с ней так, словно ее и не было. Во всех ее воспоминаниях с раннего детства рядом был отец – любящий, ласковый, внимательный, сильный. Вот он моет ее в тазу, поставив его в большую чугунную ванну. Вот он кормит ее с ложечки и что-то весело говорит. Вот они в зоопарке, вот в кино. Почему-то она всегда рядом с собой видела отца и только изредка – мать. Даже фотографий, где они вместе, почти нет. Странно, вроде бы все должно быть наоборот, но в ее жизни все не так. Она не спрашивала, почему ушла мать. Ей было очень хорошо с отцом: только она и он, и никто третий им был не нужен. Иногда отец подшучивал: «Вот выскочишь замуж, уйдешь от меня, и останусь я один». Тогда слезы появлялись у нее на глазах, и, серьезно глядя на него, она говорила: «Этого никогда не будет. Я никогда не оставлю тебя!» Она не могла понять, как можно уйти и бросить такого хорошего отца.

И когда у матери появилась другая семья, другой муж, а потом и другая дочь, они стали со временем совсем чужими. Да, она всегда знала, что где-то там, на другом конце города, живет мама, но это была совершенная другая жизнь, в которую они с отцом вписывались только изредка. Поначалу она сильно переживала. Отец не говорил, что мать ушла от них навсегда. Она верила, что мама уехала в долгую командировку на север, писала ей свои первые письма, вместе с отцом запечатывала в конверт, и он уходил отправлять их на почту. Так продолжалось целый год, пока она случайно не увидела свою маму вместе с другим мужчиной в ботаническом саду. Она вместе с классом была на экскурсии. И вдруг за кустом пышного жасмина увидела маму, которая не была загружена работой где-то на далеком севере, как рисовал ей папа, а весело смеялась, шла под руку с чужим дядей и ела мороженое. Ей захотелось выбежать к ней навстречу, крикнуть: «Мама!» Но тут дядя наклонился к ней, и они поцеловались. Это остановило ее. Она как вкопанная стояла за кустом жасмина и смотрела, как ее мама уходит куда-то с этим дядей, совершенно не думая о ней. Она ей оказалась не нужна. Мама ушла, а классная руководительница в испуге подбежала к ней и, что-то нервно говоря, быстро потянула ее в сторону класса. Она бежала, спотыкалась и все время оборачивалась назад, пытаясь снова увидеть свою маму… После этого случая она перестала писать ей письма. Отцу она ничего не рассказала – он, видимо, сам о чем-то догадался. Потому что вскоре появилась мама с конфетами и большой говорящей куклой в руках. Но дочь как-то сдержанно и тихо приняла подарки, а потом незаметно ушла в ванную, заперлась и ждала, пока гостья не уйдет из квартиры. К кукле и конфетам она не притронулась, да и вообще ни к чему не притрагивалась из того, что мать приносила и дарила ей. Вот только деньги взяла, и то не так давно. Потому что они ей позарез были нужны. Общаться с мамой она стала только в последнее время. Разговоры всегда как-то не клеились. Она и сейчас вспоминала себя под этим жасминовым кустом. С тех пор она ненавидела этот запах. «Надо ей сообщить», – промелькнула мысль, но тут же она опять переключилась на себя и свое горе.

Через несколько дней состоялись похороны. На кладбище сильно дул ветер, было голо, пусто и холодно. Она стояла одна и застывшим взглядом смотрела на вырытую могилу. Мокрая бурая глина вязкими лохмотьями окаймляла ее. Она не могла понять, что она здесь делает, где она? Все вокруг суетились, говорили, только она стояла неподвижно, как камень, на котором было высечено имя отца и недавняя дата. «Да, это было только вчера, только вчера», – проносилось в голове.

Отец пробыл еще два дня в реанимации, а потом его не стало. Все это время она не уходила из больницы, ночуя на стуле под реанимационными дверьми. Ее туда так и не пустили.

Потом появились какие-то родственники. В последний раз она увидела его на кладбище, когда открыли гроб. Там лежало какое-то чужое, незнакомое ей тело. Желтый, восковой цвет лица, заостренный нос, подбородок, впалые щеки. Ей сказали, что это ее отец, но она его не узнавала. И до сих пор ей не верилось, что именно ее отец лежит на холодном, голом кладбище, хотя надпись на памятнике, выданное свидетельство о смерти – все говорило о том, что его больше нет. Но он незримо продолжал жить в их маленькой двухкомнатной хрущевке на третьем этаже.

Если бы она была несовершеннолетняя, то неизвестно, как бы устроилась ее жизнь. Но она училась уже на третьем курсе института, и никто не донимал ее предложениями о помощи. Потихоньку все как-то улеглось, и о ней стали забывать. Теперь она могла надеяться только на себя, а себя было так мало. Вначале оставались какие-то сбережения отца, но постепенно все куда-то ушло. Стипендии хватало только на проездную карточку и мороженое. Остро встал вопрос об оплате квартиры. Раньше она особо и не задумывалась, откуда берутся деньги. Все всегда решал отец. Теперь надо было думать об этом самой. Бросать институт она не хотела. Слава Богу, не надо было платить за него, как это уже делали некоторые. Она хотела его закончить, но нужно было учиться еще целых два года. Она купила газету с объявлениями о работе, но, листая большие страницы, ничего не находила для себя. Везде требовалось работать целый день. А она могла работать только по вечерам.