Эдуард Кочергин - Ангелова кукла. Рассказы рисовального человека

Похоронив её как подобает, проститутки Петроградской стороны взяли Дашкину крошку дочь под цеховую опеку и на кормление. Цеховая «банкирша» Шурка Вечная Каурка объявлена была её теткой-опекуншей. Островная артель из своего общака отвалила на содержание «дочери полка» приличную по тем временам сумму грошей, на которую она росла, хорошела, радуя всех девиц. Раз в год, на Святки, от марух и шкиц центральных районов города привозили подарки Ботанической сироте. Обычно доставляла коробки с подарками огромных размеров баба с добрыми ямочками на щеках и грубой кликухой Запиндя Вокзальная.

С трех лет Гюля стала благодарить всех дарящих танцами под соседский патефон — больше она ничем отработать любовь к себе не могла. Откуда девчонка всему этому научилась, никто понять не мог, разве что пошла талантами в мать. С каждыми Святками танцевальные благодарения усложнялись, и на шестом году её жизни на сходке артель решила учить Гюлю музыке и танцам. Через год оказалось, что башкирская принцесса на радость всем своим попечительницам — лучшая плясунья Дома культуры Промкооперации, что на Кировском проспекте. Так и появилась мечта у наших островных красавиц — отдать девчонку в Вагановское училище.

Пришло время, и по постановлению сходки четыре товарки во главе с Шуркой Вечной Кауркой под видом родных тёток, наряженные в свои лучшие платья и юбки, повезли любимицу на показ-экзамен в знаменитое (бывшее когда-то императорским) балетное училище на прекрасной улице Зодчего Росси, что на центральном, Спасском острове. И пока шёл экзамен по танцевальной годности, на ступеньках школы стояли четыре расписные красавицы с петроградских островов, обращая на себя внимание добропорядочных прохожих этого района экзотичностью собственного вида и профессиональной призывностью блуждающих глаз.

Свершилось чудо — Ботаническую сироту приняли в Вагановку. На вывешенном листе с именами зачисленных счастливчиков против фамилии Ахметова запечатлелись следы красной помады. На петроградских островах радости не было конца. Екатерина Душистая, узнав о событии, устроила обед-прием с шампанским из коммерческого гастронома в честь поступления цеховой сироты.

Переходы Гюли из класса в класс отмечались торжественным сладким столом у Лидки Петроградской или у самой поощрительницы Екатерины на Съезжинской улице. Полученные отметки становились известны всей островной артели девушек и на следующий день обсуждались на сходках как важнейшие семейные события. Для безопасности существования подрастающей драгоценности в среде садовых работников найден был безмудый мужик — Гермафродит Ботанический, который отвозил и встречал принцессу петроградских островов на Зодчего Росси. Официально перед людьми он был назван родственным дядею Гюли.

Шли годы, девчонка поднималась от ступени к ступени, осваивая труднейшее «лошадиное ремесло». Наступил последний дипломный год. Объявленный экзамен-спектакль состоял из трёх частей, одной из них был акт из балета Адана «Жизель». Партию Жизели танцевала в этот день наша артельная сирота Гюля Ахметова. Цех стал жить подготовкой и ожиданием будущих подвигов героини.

В этот последний напряжённый год учения Шурка, взявшая её из ботанического барака в свой татарско-мытнинский «шатёр», готовила жратву по специальному меню. С Сытного рынка товарки по очереди каждую неделю приносили самые свежие фрукты.

И наконец петроградское сообщество проституток скупило почти все билеты второго яруса Кировского театра на выпускной балет Вагановского училища.

Накануне спектакля островные девочки не спали всю ночь: стирали, чистили, подшивали, гладили стриглись, мылись и так далее. Утром тетка Шура вместе с Аришкой Порченой на таксистской машине усатого дружка Аришки ровно в девять доставили Гюлю к двенадцатому, служебному подъезду Кировского театра — на разминку.

Ровно в десять ноль-ноль, за час до начала спектакля, на Театральной площади высадился десант поставленных на высокие каблуки петроградских девиц с огромными букетами цветов в руках. Они первыми вошли в вестибюль знаменитого театра и первыми с гордостью вручили свои кровные билеты важным билетершам. Те с некоторым испугом и удивлением разглядывали неожиданных театралок, ранее никогда не виданных в этом храме советского музыкального искусства. Ни один театр мира не принимал такое количество жриц любви, как доблестный Кировский в этот славный день. Второй ярус был практически оккупирован ими. Только одна Екатерина Душистая в трофейном синебархатном платье с русской лисой на шее сидела в двенадцатом ряду партера.

Никогда подлинные любители Мариинки не слышали таких фраз и реплик и таких неожиданных комментариев. Как только девицы оказались в креслах своего второго яруса, Аришка, впервые попавшая в подобное место, в отличие от других, присмиревших «театралок», ничуть не смутилась. Посмотрев вниз на зал, сказала вдруг громко: «Глядите, девки, сколько сразу подмытых-то кукол в сбруях шёлковых сидит! Шуршат, чистоплюечки. Во, Лидка, глянь, клиенты-то какие — все в удушках, как в кино. А вон мой идет, — показала Аришка пальцем на усатого морского капитана. — Во я с кем злоупотребилась бы шумно! А это что за лярва нафталинная с ним рядом? Во глупый какой, подобрал себе бабу без дна и без покрышки!» — «О Магдалина святая! Ну что ты, Аришка, зенки свои на всех напяливаешь да целовалы растягиваешь? Клиентов много кругом? Не трать механизмы! Не кобели мужиков — в театр ведь мы пришли, а не в ресторацию. Да и потише ты! Звук уменьши. Не то выгонят нас из-за тебя к чёртовой матери!» — приструнила её Лидка Петроградская.

В антракте в курилке Муська Колотая по забывчивости хвасталась Анна-Нюркам, двум подружкам-тёзкам: «Вы знаете, на что я цветы купила? Вчера у Иванова двух командировочных дуриков выставила — взяла в долг сотню и смылась под сортирным предлогом. Хотели поразвлечься, залётки безмозглые!» Её остановила Шурка: «Муська, где хвастаешься? Тут не место для подлых разговоров».

Во второй части танцевала Гюля. Девки вдавились в кресла и, затаив дыхание, смотрели на сцену — их создание танцевало Жизель. Одна из Нюрок в сцене сумасшествия не выдержала — заревела, и её вывели в коридор. Аришка хотела что-то крикнуть — ей зажали рот. А в конце они все вскочили на кресла и заорали: «Бра-ва! Бра-ва! Молодец, Гюля! Бра-ва!» Ни одной Жизели за всю историю этого балета не аплодировали так яростно и долго зрители второго яруса, как на том выпускном спектакле. Анна-Нюрки, Аришка, Муська Колотая и другие девки с многочисленными букетами бросились вниз в зал и, растолкав стоявшую почтенную публику, засыпали сцену цветами.