Михаил Кречмар - Насельники с Вороньей реки (сборник)

– Я, признаться, очень переживал, – заговорил «боярин», которого звали Юрой. – Всё-таки Лёша – человек чисто городской, хоть и много ездил в тайгу. А вот так, как он хотел, – уехать как можно дальше и поселиться отшельником – это же не поймёшь, получится или нет, пока не попробуешь. Ему там хоть помогает кто или нет?

– Ну у него сверху соседи – стойбище аборигенов – эвенов-оленеводов. Ниже – охотник. Но мне кажется, что он ни с теми, ни с другими не сильно общается.

– Значит, всё-таки аборигены, – сказала Ольга, подперев рукой голову. Очки были такие толстые, что я с трудом понимал, какого цвета у неё глаза. Как и «боярин» Юра, она казалась доброй и рассудительной. – Лёша всегда считал, что у нас ничего не получится, если мы не поймём, как живут они. Да и правда, где нам научиться здесь – посреди мегаполиса. Единственное – мы ждали от него каких-нибудь писем или материалов. Я главный редактор «Единой Земли», нашего журнала. Мы… – тут она запнулась, – выходим, конечно, нерегулярно, но ради такого материала нашли бы деньги…

Конечно, они выходят нерегулярно, от случая к случаю. То какой-нибудь мебельный фабрикант пожертвует тысячу-другую евро на «экологию», то какая-нибудь из девиц сможет организовать какой-нибудь разовый сбор пожертвований… Мощные грантовые конторы вроде Мак-Артуров или WWF не любят подобные организации-лилипуты. Им кажется, что они слишком неопрятны, радикальны и неуправляемы.

Ну что же, по крайней мере, они были искренними.

Может быть.

Я ещё раз оглядел комнату. Вряд ли самому старому из присутствующих было больше двадцати пяти лет.

– Вообще-то я шёл к вам сложным путём…

– Ты шёл правильным путём, брат, – тут же дружелюбно отозвался «боярин». – Я смотрю, вся твоя одежда сделана из синтетических материалов. Ты не носишь шкуры убитых животных?

– Я ношу удобные вещи, – мне не хотелось, чтобы эти ребята принимали меня за того, кем я совсем не был, – вегетарианца и противника убийства живых существ. Мы живём в очень жестоком мире – этой мыслью я руководствовался всю жизнь.

– Вообще-то я получил ваш адрес в «Союзе за Живую Планету Земля». Мне не очень понятно, что они так на Алексея ополчились.

Действительно, непонятно. Ибо когда я его видел первый и последний раз, он был абсолютно безобидным малым.

Как и ожидалось, упоминание предыдущей организации вызвало бурные эмоции.

– Хо-хо! «Союз Земли», – с насмешкой протянула Ольга. – Мне удивительно, что они вообще кому-то дали наши координаты!

– А почему нет? – подзадорил я. – Они считают себя ресурсным центром, и вообще-то знакомить с единомышленниками – это их работа…

Тут я маленько приврал: не знал я, считает ли «Союз за Живую Планету Земля» себя «ресурсным центром». Но считать себя ресурсным центром было очень модной фишкой у всех организаций, слепленных по западному образцу, и я решил, что не ошибусь, ткнув пальцем в небо.

– Видишь, брат, «Союз Земли»… – размеренно начал вводить меня в курс внутрипартийных склок «боярин», но Ольгу уже понесло.

– Проклятый «Союз Земли» стянул на себя всё одеяло, и теперь никто не относится к организациям вроде нашей на полном серьёзе. А ведь мы начали заниматься проблемой выживания северных аборигенов на четыре года раньше, чем «Союз Земли» появился в России! Вы знаете же, что они не российская организация, а полевой офис. Россия для них – это поле, понимаете, дикое поле. Центральная организация находится где-то в Лондоне или Манчестере. Этим людям абсолютно плевать на то, что они делают, они могут продвигать «Блендамед» или торговать «Вискасом» и будут делать всё это с тем же рвением, с каким сейчас занимаются эвенками или чукчами!

Я подумал, что Коля Дьячков на своём Имлювееме совершенно не имеет представления, что так много сытых, уверенных в своём будущем, живущих в прочных домах с отоплением, электричеством и водоснабжением, образованных и чистых людей в далёкой Москве озабочены его бедственным положением. Ведь за последние пять лет единственным человеком, озаботившимся его положением, был я. И то только потому, что мне Коля Дьячков оказался сильно нужен.

Ольга ещё несколько минут бушевала, обвиняя в бездушии и безразличии международные экологические корпорации вроде «Союза Земли», и я расслабился, пропуская мимо себя её поток сознания.

Затем снова встряхнулся и сосредоточился.

– Бедный Лёшенька так и попал в объятия этих упырей! Его не могли выгнать из института без скандала, ведь его папа – очень серьёзный человек. Поэтому сочли за благо устроить в такую высокооплачиваемую богадельню вроде «Союза Земли». Но там он был у всех словно бревно в глазу! Он пытался направить их деньги в реальное русло.

– Деньги? А что, у «упырей» есть деньги?

– Да у упырей нет ничего, кроме денег! И деньги эти они расходуют на дурацкие конференции, где триста профессоров со всех концов света собираются обсудить друг с другом форму чумов ненцев и их склонность к алкоголю. А Лёша пытался отдать деньги малочисленных народов самим малочисленным народам. Потому что именно для них эти средства и собирались!

Мы выпили ещё раз – за то, чтобы наши средства всегда совпадали с нашими целями. Иначе говоря – за деньги.

Итак, Лёша Протасов сумел выделить какие-то деньги, получаемые по гранту «Союзом Земли», для прямой поддержки какой-то национальной общины. За что и был насилован этим самым «Союзом» со всей пролетарской ненавистью.

– И тогда он пришёл к нам, – грустно закончила Ольга. Затем встала, приглашая пройти за ней.

Я оказался в маленькой комнате, где стояли ярусом четыре койки, и ещё одна – у торцевой стенки. Кровать у торца имела тумбу и настольную лампу.

– Вот здесь он и жил, – сказала Ольга с каким-то всхлипом, – перед тем как уйти.

Как я понял, несколько относительно молодых и относительно незамужних девушек сложили вокруг Лёши Протасова что-то вроде маленького культа. Я подумал, что не знаю, каким он был человеком, но девицам приседать на уши он умел. И ещё я подумал, что если б мы с ним повстречались, когда он был жив, то понравились бы друг другу.

Комната вся была выдержана в лёгких зелёных тонах – наверное, в соответствии с цветом движения. Стены вымазаны побелкой с лёгкой прозеленью, кровати застелены зелёными шерстяными солдатскими одеялами, око всего пространства – всегда включённая лампа в изголовье кровати Алексея – имело круглый прозрачный зелёный абажур.

Вся стена над лампой была заклеена фотографиями северных стариков. Старики на Севере действительно выглядят очень колоритно, их глубокие морщины дают при соответствующей обработке отпечатка резкие тени, глаза смотрят добро и скорбно. Мне почему-то вспомнилась стенка над кроватью Женьки Столетова [2], на которую он наклеивал фотографии негров. Вообще, вся эта история отдавала каким-то удивительным дежавю. Всё, что касалось Алексея Протасова, неожиданно начавшего обретать зримые формы, характер и поступки, было когда-то увидено, услышано или прочитано на радио, в кино или книгах.