Николай Шмигалёв - Почти как три богатыря

Несмеральда с одной стороны, толпа обалдевших зевак – с другой, и спутники колдуна – с третьей, так и не поняли, чего добивался Василевс своей изобличительной речью. Ну не на костёр же, в самом деле, напрашивался.

Но не тут-то было. Из толпы очевидцев и стоявших рядом с ними ротозеев и случайных свидетелей выскочил человечек в сером балахоне и, подобравшись к Квазиморде, что-то продолжительно нашептал тому на ухо.

– Глянь! Это тот, ароматный! – узнал в нём Сероволк недавнего «парфюмера».

– Ага! – согласился с Яковом Ваня. – Жалуется, небось, иезувер поганый, на твою «заботу»! Видишь, на кого ты народную денежку потратил.

Тем временем Квазиморда остановил процессию, уводившую колдуна, которому уже успели заткнуть рот кляпом на всякий случай.

– В виду открывшихся обстоятельств, – злорадно потёр руки инквизитор.

– А именно то, что охмурённый бесами колдун упоминал господа всуе, и более того богохульствовал при свидетелях, – Квазиморда показал на человека в сером, тот в свою очередь грациозно поклонился, но капюшон так и не снял, – то единственным средством избавления чакр колдуна от злых чар остаётся костёр инквизиции!

Иван с цыганом озабоченно переглянулись – пора бы уже и вмешаться, но колдун окончательно ввёл их в ступор.

– Да здравствует суд инквизиции! Самый гуманный и справедливый суд в мире! – провозгласил Василевс выплюнув кляп и зааплодировал.

Его поддержал только человек в сером, но, получив подзатыльник от Квазиморды, молниеносно растворился в толпе.

– Кажись, наш мудрец всё же съехал с катушек! – сообразил, в чём собственно дело, Царевич, беря Сероволка за плечо. – Пошли, попробуем взять его на поруки.

Но тут его руку словно огнём обожгло. Он отдёрнул её от цыгана и осмотрел. Оказалось, это найденное в катакомбах кольцо раскалилось за краткий миг и теперь, также быстро остынув, оставило на своей поверхности новую надпись: «Не лезьте, он знает, что делает».

– Хорошо, не пойдём, – согласился с непростым перстнем Иван. – Посмотрим, что дальше будет.

– То пойдём, то не пойдём, – рассерженно проворчал цыган. – Определись уже, будем забирать Васю, не будем! Сейчас из него шашлык сварганят у нас на глазах, как потом перед твоими «налогоплательщиками» отчитываться будем?

– Не переживай, отчитаемся! – бросил Царевич, наблюдая, как рядом с прорицательницей привязывают Василевса. – Я, кажется, догадался, куда он клонил.

– И куда?

– Смотри. Сейчас он шоу нам устроит.

Тоже сообразив, «куда клонил» Василевс, Яков с интересом стал наблюдать за происходящим на лобном месте. Жаль, семечки кончились.

– Эй, сумасброд! – любезно окликнула Несмеральда привязанного рядом колдуна. – Это что было? Лебединая песнь самоубийцы?

– А ты неплохо держишься для «курочки гриль», юморишь ещё, – похвалил смелую женщину Василевс.

– Я прорицательница! – ответила Несмеральда. – И я точно знаю, что сегодня не умру. Вот и не напрягаюсь.

– Правильно! Не умрёшь, потому что я тебя спасу.

– Это как?

– Ты у нас ясновидящая, угадай!

– Слушай, такие мелочи, как, допустим, кто и каким образом меня спасёт, мне видеть не дано. Я предвижу конечный результат.

– Ни чего себе мелочи, – оскорбился Василевс. – Я ради неё, понимаешь, жизнью рискую, и я же «мелочь».

– Не обижайся! Это я образно выразилась.

– Ладно, проехали! – сменил обиду на заботу колдун. – У меня в руке волшебная тросточка, – показал он женщине уменьшенную трость, – дотянись, возьми её в руку, закрой глаза и сосредоточься, остальное моя забота.

Прорицательница сделала, как велел Премудрый, и закрыла глаза.

– Умница! – опять похвалил её Василевс и, закрыв глаза, стал настраиваться на телепортацию.

Тут случилось непредвиденное.

Пока Василевс выяснял отношения с прорицательницей, палачи, по приказу Квазиморды, зажгли инквизиторский костёр. Обильно добавленный в поленницу табак задымил, что тебе первый паровоз Котельникова, и сразу начал немилосердно травить колдуна. Сначала Василевса стал мучить сильный сухой кашель, а затем и вовсе голова у него пошла «по кругу» и начало тошнить.

«От этого табака и сдохнуть недолго, – думал колдун, задыхаясь в едком дыму. – Кажись, прорицательница сегодня недосмотрела результат».

Языки пламени уже почти добрались до их ног.

Колдун уже начал терять сознание от угара, и тут услышал сквозь звон в ушах далёкий голос прорицательницы.

– Ну что, когда уже? – спросила она, всё ещё не решив: впадать в панику или пока ещё надеяться на чудесное «видение». – Огонь уже ноги обжигает.

– Я задыхаюсь! – просипел в ответ Василевс. – Не могу сосредоточиться, дым мешает!

– Ох, ничего вы, мужики, без нас толком не можете, – усмехнулась Несмеральда и потянулась к колдуну. – Тащи свои губы сюда! Будем сосредотачиваться!

Колдуна дважды просить не пришлось. Поняв, что это единственный выход, он выгнулся и прильнул своими пересохшими губами к губам чертовски привлекательной женщины.

Языки пламени едва коснулись их ног, как сильная вспышка скрыла в огне столб с приговорёнными, взметнув яркие искры к небу. Клубы чёрного дыма в форме зловещего гриба поднялись над площадью.

Увидев как в мгновение ока сгорело два практически невинных человека, народ шарахнулся в стороны. Горожане, решив, что оказались в эпицентре чего-то весьма нехорошего, вспомнили, что давненько не устраивали добротной паники. Мало-помалу паника, благодаря потугам распоясывавшейся толпы, вышла на полную мощность, перерастая в полномасштабные акции протеста и беспорядки.

В начавшейся давке и сутолоке только два человека спокойно стояли посреди обезумевшей площади.

– Мне показалось, что они там поцеловались, перед взрывом, – сказал зоркий Сероволк.

– Не знаю, такая дымовая завеса стояла, что я почти ничего и не увидел, – разочарованно протянул Царевич и мельком поглядел на перстень.

«Быстро уходите из города, а то сейчас начнётся», – прочёл он свежую надпись.

– Ладно, пошли отсюда! – сказал Иван цыгану, и они поспешили прочь из этого вечного святого города грехов, пока не началось то, что в учебниках истории позже спишут на пьяных иностранных туристов из Вандалии: разрушение, осквернение и расхищение.

Уже когда осиротевшие без своего товарища богатыри отошли на приличное расстояние от города, в котором вот-вот должно было начаться что-то похожее на революцию, к ним пристала уродливая старуха в лохмотьях, с клюкой.

– Молодые люди, – с карлсоновским акцентом пробормотала старушенция. – Не будете ли вы так любезны, перевести меня обратно на эту сторону.

– Так вы и так, бабушка, на этой стороне, – ответил Царевич.