Эмилиян Станев - Волчьи ночи

Дамга добегала до леса и сбавляла ход. Она намеренно делала крюк по ложбине и пересекала пригорок в направлении, противоположном ее логовищу. Одна за другой отставали собаки, продолжая надрывно лаять и щетиниться. Она хорошо изучила каждую из них, узнавала их по голосу. И лишь когда за нею увязывалась беспородная зловредная собачонка, Дамга пыталась заманить ее в овраг, чтобы там разорвать на куски.

Кисловатое собачье мясо все же лучше, чем ничего, — это тоже свежая кровавая пища. Ведь Дамге требовалось теперь питаться за пятерых. Четыре сереньких живых комочка жадно впивались в ее отвисшие соски и, если молока не было, больно кусали их своими щенячьими зубками и сердито царапали лапками. А Дамге приходилось теперь часто голодать. Лишь изредка ей удавалось прихватить зайчишку или каменную куропатку, усевшуюся на яйца, но они не утоляли голода — наоборот, еще сильнее разжигали жажду свежего мяса. И тогда она, отгоняемая лаем собак и пастушьими криками, всю ночь носилась вокруг загона для овец, тщетно пытаясь хоть что-нибудь урвать. От бессилия и отчаяния волчица начинала выть, сидя на задних лапах, задрав высоко к небу морду, и ее жалобный стон постепенно переходам в крик ярости и злобы, которыми она, казалось, была готова затопить всю вселенную.

На высокой поляне, откуда хорошо просматривался весь этот девственный край — горный массив, покрытый похожим на вздыбленную шерсть лесом, глубокие овраги и речная долина, — Дамга останавливалась и оглядывалась по сторонам. Взгляд ее алчно ощупывал складки низин, поднимался к небу и устремлялся за горизонт, туда, где исчезала земля, необъятная, безграничная. Бывало, что она пускалась бежать без отдыха, все вперед и вперед — к солнцу, указывающему своим вечерним пожаром дорогу в забытый всеми мир, который ей так хотелось достичь. Она преодолевала бугор за бугром и выбегала на открытое поле. Тогда позади нее на небо выкатывался месяц. Волчица глядела на его окутанный тучками диск, останавливалась, чтобы повыть, и снова бросалась вперед, пока за ее спиной вновь не всплывало солнце.

Так она пробегала до шестидесяти километров за ночь, отсыпаясь днем в зарослях кустарника. Но, став матерью, Дамга прекратила свои ночные странствия. Какая-то неведомая сила упорно толкала ее назад, к логовищу, когда, промышляя по ночам возле сел, она вдруг оказывалась далеко от него. Охваченная приступом беспокойства и материнской нежности, Дамга едва ли не рысью с добычей в зубах, поскуливая, неслась к своему жилищу, сгорая от нетерпения поскорее увидеть своих детенышей.

Вся жизнь ее теперь протекала в постоянных хлопотах о пище, безрадостном одиночестве, вечном страхе и неудовлетворенности. Волчата быстро подрастали, теперь им требовалось больше материнской заботы и мяса. Дамга, как любящая мать, старалась обеспечить их в достатке и тем и другим. Долгими часами она лежала у опушки поляны, куда вечерами приходили пощипать траву косули. Волчица приобрела сноровку в охоте на молодняк: вместо того чтобы бросаться вдогонку за маткой, которая к тому же притворялась хромой, она сразу принималась отыскивать пятнистого козленка, притаившегося в кустах. Дамга убивала его одним шлепком лапы на глазах у жалобно верещащей матери, прежде чем затихал шумок от его попыток увернуться на своих слабых ножках от ее страшной пасти. Насколько с каждым днем подрастали волчата, настолько более жестокой и дерзкой становилась Дамга. Ее звериные инстинкты, коварство хищницы обострялись до крайности.

Она истребила почти весь молодняк в округе и принялась нападать на взрослых косуль, обычно поджидая их у родника, куда они приходили на водопой. Ей уже удалось задрать трех самцов, чьи покрытые еще весенним пушком рога потом нашли в лесу дровосеки. Дамга регулярно караулила возле источника, пока однажды случайно не столкнулась непредвиденно с опасным для себя врагом, о котором до тех пор имела в своем волчьем мозгу весьма смутное представление. Еще не зная всего, она вступила с ним в молчаливое, незримое противоборство. Это произошло как-то тихим августовским вечером.

Дамга осторожно ступала по тропинке, ведущей к роднику. Время от времени она замирала и поводила носом. Едва уловимый ветерок слегка колыхал воздух. Он шел из лощины, глубоко прорезавшей горы. На западе, за мохнатыми макушками холмов, догорал закат. Одинокое пурпурное облако, напоминавшее распростертые крылья птицы, зависло в прозрачном, с желтизною небе. Подсиненная мгла окутывала низины. Тени холмов огромными темными пледами ложились на их зеленые плечи. Лес стоял недвижим, лишь негромкое хлопанье крыльев доносилось из ложбины — это горлицы выискивали себе удобный сук для ночевки. Островерхие уши волчицы прядали, ноздри черного носа широко раздувались. Как и всегда, тут пахло сыростью и папоротником. Среди этих стойких запахов пробивалось еще и много других, но все они были хорошо знакомы ей, и поэтому она не обращала на них внимания.

Задрав морду, она сосредоточенно ловила легкую воздушную струю. До ее чуткого носа долетел слабый запах кожи и человека. Этот запах отдавал кислятинкой и напомнил Дамге те хомуты, которые она как-то сгрызла в заброшенной овчарне. Но от тех вдобавок еще сильно несло лошадью, а сейчас конский запах отсутствовал. Вместо него чуть припахивало железом и человеком.

Дамга сделала несколько осторожных шагов и застыла. Тропинка кончалась. От полянки ее отделяли только кусты. Волчица вползла в них на брюхе и сквозь зеленую листву просунула свою большую клинообразную голову. В тот же миг она ощутила опасность. Пока Дамга не догадывалась, что ей угрожает, но инстинкт подсказывал: надо немедленно удирать отсюда. На этот раз она несколько подзадержалась. Что-то несильно ударило ее в спину, ослепило, как молния, и пронеслось по оврагу раскатом грома. Резкая боль в правом бедре заставила ее взреветь. Волчица изо всех сил кинулась назад прямо через лес. В ушах ее стоял ужасный грохот, словно сами горы разверзлись. За ней тянулся алый след — это капли крови опрыскали землю. Перемахнув через гряду, она приостановилась и облизала рану. Одна дробинка содрала ей шкуру на спине, а другая насквозь пробила бедро.

В ту ночь Дамга не легла среди своих волчат в логове, а провела ее на обрыве, свившись среди каменьев, зализывая рану.

Рана скоро зажила, но ссадина на спине так и не заросла шерстью. Как приметное клеймо, эта бледная полоска кожи на ее хребте издали бросалась в глаза. После пережитого Дамга осторожничала и больше не решалась подстерегать косуль у источника. Она принялась рыскать возле овечьих загонов. Пастухи узнавали ее по белесому пятну и прозвали Дамгой — Меченая. Так она приобрела кличку и стала известна по всему нагорью как смелый и опасный хищник.