Геннадий Авраменко - Уходили из дома

Сегодняшний день был один из тех дней, которые потом долго вспоминаешь с удовольствием. Дурачились, просто от нечего делать устроили себе детский утренник. Вымазали Добровольца сажей и разрисовали зубной пастой. Получился замечательный негр в очках. Из меня тоже придурка сделали — повесили на шею кость, а на пояс консервные банки.

Вскоре прибыл Боб и заговорщицки сообщил, что они с Юлькой-археологичкой нашли новую пещеру. Ни секунды Бобу не доверяя, мы все же пошли смотреть. «Пещерой» оказалась дыра неподалеку от Жопы Мангупа, уходящая не то чтобы очень глубоко. Однозначно решить, естественная дыра или рукотворная, мы не смогли и просто принялись разгребать камни и землю. Вскоре появились и первые находки — несколько пустых бутылок и железный рубль «20 лет Победы».

— Ну чё, Боб, не иначе, мы нашли мангупские сокровища! — ржали мы.

— Подождите! — не сдавался разгоряченный Боб. — Вот, я еще что-то нашел!

И достал забитый землей ботинок.

На этом раскопки было решено прекратить ввиду их явной бесперспективности. К тому же неожиданно прибыл летучий отряд урлы из Залесного в количестве трех человек. Ввязываться в драку мы благоразумно не стали, побить-то побили бы их, но людям здесь жить еще, придут потом всей деревней, и всем настанет апокалипсис. К тому же гопники настолько охренели от нашего вида — я в банках и с костью, негр Доброволец и перемазанные в земле Боб с Юлькой, — что всего лишь отобрали у меня можжевеловый посох и ушли дальше — искать какого-то хиппа, якобы упершего у них вещи. Под их описание никто из мангупцев не попадал, так что мы дергаться не стали. Да, одного из урелов я признал. Именно этот великовозрастный придурок на велике подкатил к нам в прошлом году, он и начал заваруху, в которой нас с Солидолом побили. Он в той же дурацкой кепке с надписью «Валера». Мы осторожно пошли за ними. На Кухне они посидели, походили и свалили, к счастью. Герлы, там живущие, а больше всех Натаха Сладкоежка, стреманулись страшно, в мгновение ока собрали шмотники и мигрировали на Новую Кухню, справедливо опасаясь, что гопота может ночью вернуться. Мы их проводили и снова завалились к Добровольцу, наварили хавчика, поиграли на гитаре, попели. Стояла чудная и ясная ночь. Середина августа, начались метеоритные дожди. Красота необыкновенная, желания загадывать не успеваешь — столько ярких полосок вспыхивает в секунду. Чего загадывал? Да чушь обычную, романтическую... Чтоб Мангуп отдали честным хиппи, чтоб остаться здесь навсегда, завести хозяйство — огороды там, животину всякую. Жить в мире, любви и согласии, оазисом благоразумия в сошедшей с ума стране...

Продрых сегодня долго, аж до одиннадцати, даже несмотря на адскую жару. Оглядел себя в зеркало и понял, что в самом преддверии девятнадцатилетия надо окончательно решать, бородатый я или выбритый. Растительность на лице — видимо, от питательной крымской среды — вымахала, как весенняя трава на компосте. Принял строгое решение — брить. В шмотнике разыскал забытый одноразовый станок, намылил физиономию и, щурясь от солнечных зайчиков в зеркале, сбрил и бороду, и усы. Весь перерезался, но стало легче, комфортнее и свежее. Помылся весь, даже воду греть не стал — я ж мужик, раз борода растет, ха-ха. Постирал хайр, собрал травы, упаковал кое-что. Завтра поеду в Симферополь отправлять посылки.

Вечер был почти точной копией вчерашнего — снова пели, пили чай, курили. Думали зарю встретить, но я свалил — вставать же рано.

К девчонкам керченским сегодня снова гости из Новоульяновка приходили. Принесли пива, травы и картофельного пюре. Надо признать, что картошка порадовала меня больше всего. Траву видеть уже не могу. Ленка на Янку дуется, говорит, что она возвращается к тому же, от чего бежала из своей Керчи, — к пьянству и блядству то есть. Новоульяновские, впрочем, нормальные парни, кажется, — не гопники уж точно.

А, сегодня еще Монах с Сашкой приехали. У них тоже посидел, попил чаю с конфетами и пряниками, вермишели с тушенкой навернул.

Но это раньше было, до вечера у Добровольца. От него я пошел домой и тут же заснул.

В полдевятого вскочил, быстро собрался и побежал в Симферополь. На плато повстречал Баглая и Веронику. Баглай подарил пакован с травой, который я тут же заныкал, чтобы не тащить с собой в город. Всего за восемь минут скатился по Мужской тропе и почесал в обход Залесного, заодно яблок надербанил. В Танковом по привычке обожрался персиками (сколько же можно?!), с собой набрал немного. У «Сирени» переоделся в цивильное, шорты драные и рубаху снял, надел чистые клеша и рубашку. А то в мангупском виде я по Симфу и трех шагов не пройду — либо менты заберут, либо гопники череп расколют.

На электричку еле успел, замешкался чего-то. Бегу, а ноги ватные, еще и в свои пластмассовые кеды стельки забыл положить. Высунув язык вскочил в вагон и чертыхался потом — поезд стоял минут десять. Одна дверь в вагоне не закрывалась, а народ на станциях все прибывал и прибывал, впихивая свои котомки, потные тела и прочий скарб. Казалось, уже невозможно — нет места, сейчас люди начнут умирать от невыносимой жары и духоты. Но вот, гляди-ка, Бахчисарай, и еще десять крестьян, лихо матерясь, оказываются в вагоне. Жертвой давки стала несчастная бахчисарайская же бабка, которая везла персики на продажу. Через пару минут балансирования бабка выронила ведро в открытую дверь и оставшуюся дорогу орала благим матом. Бабку и ведро жалко, а вот персики — нет. Ненавижу персики.

В Симфере приятно. Поменял какие-то оставшиеся деньги, отправил посылки, письма. Даже маме позвонил, попросил к 22-му числу прислать в долг 200 рублей, чтоб на следующие посылки хватило. Позвонил и Немету. Зашел к Ленке Бесчетновой в гости на улицу Менделеева. Оказалось, что она сейчас в Феодосии, а 23-го уже уезжает в Москву, так что 22-го уж точно будет у деда. Зайду.

Купил белого хлеба, саго, вермишла. Наелся мороженого.

Дорога обратно пролетела незаметно. Подсел какой-то солдатик. Дембель. Агрессивный поначалу, типа «где служил, а чё у тебя с волосами?». Потом понял, что никто его здесь пугаться не намерен, заинтересовался сразу, попросил рассказать про хиппи. Я рассказал от нечего делать. Парень посидел, помечтал вслух о странствиях, о Москве, о Прибалтике, о свободной любви и волшебном просветлении. Придет сегодня домой, нажрется водки, наутро устроится трактористом в МТС, и жизнь его на этом закончится. Ну, еще, пожалуй, даст он жизнь парочке потенциальных трактористов и испортит жизнь жене, с его характером это неизбежно. И чем черт не шутит, вдруг будет вспоминать иногда о том, что мог бы насрать на предначертанное ему будущее, поехать в столицу, ну в Киев на крайняк, обнаружить в себе внезапный талант, допустим, и прожить жизнь не под трактором, а под солнцем.