Геннадий Авраменко - Уходили из дома

Пошел я прогуляться, растрясти варенье, забрел на Кухню. Тишина, никого нет. Слышу, внизу вздох какой-то. Смотрю с обрыва: стоит Митя, смотрит вверх и держится за задницу. Глаза безумные, стоит и смотрит.

— Митяй, ты чё там делаешь?! — кричу. — Все в порядке?

Молчит. Смотрит и молчит. Знатно его дурманом накрыло.

Пойду, думаю, проведаю Добровольца.

Пришел в Рингушник, Андрюша сидит. Костер погас, он сидит, шепчет что-то. Попытался положить его, но тщетно — вырывается, на угольки хочет смотреть и бормотать.

Я сделал крюк, заглянул снова на Кухню. Чутье не подвело. Митя по-прежнему стоял на том же месте и все так же, задрав голову, смотрел наверх.

Любопытно, как он там оказался?

От Цитадели донеслись рычание и крики. На стене сидел Гарри и, яростно жестикулируя, разговаривал с воздухом. Судя по кивкам Гарри и его резким движениям, разговор происходил на повышенных тонах, незримый собеседник никак не хотел принимать его позицию.

— Гарри, может, слезешь? — попытался я поучаствовать в его судьбе.

Гарри замер, прислушался. Быстро вырвал из стены кусок дерна и швырнул в меня. После чего немедленно вернулся к беседе с воздухом.

Надо попробовать этот дурман, любопытная штука.

Пуля с утра порадовал новостью. В Севастополь мы едем не завтра, а сегодня. Ну и отлично, до семи вечера времени еще навалом. У Наташки уже традиционно похавали варенья с сухим молоком по моему рецепту, супа с тушенкой и покурили отличного плана.

Появился Гарри с запавшими глазами и грустно поинтересовался, не видел ли кто-нибудь его гитару и правый кроссовок. Где он провел свою дурманную ночь, не помнит совсем. Говорит, что припоминает — беседовал на какой-то из крепостных стен с доном Хуаном и Карлосом Кастанедой, но без подробностей. Я посоветовал полазить по Цитадели и поискать гитару там.

На Кухне опять никого — ни туристов, ни хиппов. Заглянул повнимательнее посмотреть на место, где вчера стоял Митька, и глазам своим не поверил: Митя за ночь не сдвинулся ни на метр. Стоял ровно в той же позе, что и вчера, и, судя по всему, простоял так всю ночь!

— Митька! — заорал я. — Чего там стоишь! Ты жив вообще?!

— Ринго, — прохрипел Митяй. — Ты не знаешь, как я Понятия не имею. Иди в сторону моего грота, там встретимся.

Когда я добрался до Рингушника, Митя уже дошел — по низу-то быстро — и вместе с Добровольцем и Костиком жадно пил воду. Костик не помнит, где бегал, но проснулся в моем гроте. Доброволец очнулся, ничком лежа на спальнике. А вот с Митей сложнее. Доброволец с Костиком скептически хмыкнули, но я слушал в оба уха.

— И вот хожу я по Кухне взад-вперед, взад-вперед. И вдруг оступился, края не увидел, да и улетел вниз. Пришел в себя — не пойму, где я. Встал, посмотрел вверх, а тут меня новой волной и накрыло.

— Да хорош гнать, Митяй, — сверкнул очками Доброволец, — с Кухни падать не меньше тридцати метров. И камни внизу. Гонщик.

— Да я тебе говорю, я фиг знает как цел остался! Я самого момента падения почти не помню. Но было ощущение, что меня кто-то поймал в полете и аккуратно положил на землю!

— Говорящее облако? — усмехнулся я.

— А откуда ты... А с чего ты решил? — напрягся Митя. — Хватит надо мной прикалываться! У меня вообще в голове все взболталось, я всю ночь стоял и смотрел вверх!

— Говорящее облако в штанах, — хохотнул Костик.

— Да блин, посмотрите, на мне ни царапины! — взревел обиженный Митяй.

— Ну, думаю, ты сам не помнишь, как спустился по дороге и обошел Дырявый. А там встал, и тебе показалось, что ты упал, — предположил Доброволец.

— Ага, а это ты видел?

Митя расстегнул штаны и повернулся к нам спиной. Вместо задницы у него был огромный сизый синяк.

— Повезло, — предположил Костик. — Как можно упасть с Кухни и не убиться? Повезло.

Я достал остатки моего варенья, попили чаю. Потом попрощались, взяли с Андреем невменяемого Пулю, напившегося где-то «молока», и поволокли вниз, в Терновку. Пуля явно передознулся, все время отставал и норовил прилечь на тропинке, что-то бормоча себе под нос. Но на автобус мы, к счастью, успели. Меня била измена, что сейчас строгий патруль посмотрит на нас и немедленно арестует, но пронесло, автобус даже не притормозил у КПП. Учитывая психосоматическое состояние Пули, отбрехаться от пограничников у нас не было бы ровным счетом никакой возможности.

Дом, в котором мне предстояло прожить несколько дней, представлялся мне почему-то шикарной, почти помещичьей усадьбой. Такой трехэтажной, с колоннами, в форме Пентагона. А в середине, на полянке, стоит палатка, в которой и живут гости.

Все-таки я знатный фантазер. Дом оказался маленьким полусараем, забитым всяким хламом. Зато с телевизором и одноконфорочной электрической плиткой. Душ в соседнем домике, в помещении костюмерной. И там нет света. Говорят, временно — это все из-за плитки, она, сволочь, постоянно вышибает пробки.

Вся эта халабуда на каких-то основаниях принадлежит Жене Керилу, точнее, и не принадлежит, а Женя числится художником при какой-то организации, которая ему этот угол и позволяет занимать.

Вот я и завис.

Свет, к счастью, утром дали, и я вприпрыжку поскакал мыться. Полчаса, наверное, стоял под горячим душем и наслаждался. Волосы помыл четыре раза. Сегодня, кстати, небольшая дата — я не стригся ровно два года!

В горячей воде постирал вещи. Это, конечно, не в роднике мучиться, когда немеют пальцы, не мылится мыло и полоскать приходится полдня.

Довольный и чистый, плюхнулся в домике смотреть телевизор. Он здесь маленький, переносной. На завтрак у нас молоко и хлеб.

Днем пошел изучать Севастополь. Чудо-город, конечно. Спокойный, чистый. Людей немного. Бархатный сезон уже кончился, отдыхающие и туристы разъехались. Местные на работе — у кого она есть, конечно. Остальным придется стойко ждать следующего лета, когда снова появятся приезжие, а с ними и деньги.

Забрел на рынок у автостанции. Прошелся по рядам, посмотрел новинки китайского и турецкого ширпотреба, изучил нехитрый продовольственный ассортимент. У прилавка с магнитофонами и кассетами завис, просматривая исполнителей.

— Помочь чем-нибудь? — поинтересовался кряжистый продавец.

— Ага. Сегодня какой день недели? — отшутился я.

— Понедельник, — сказал парень и вздохнул. — А Дима где? — спросил он, помолчав минуту.

— Дима дома, — механически ответил я.

— Вы не сердитесь, я забыл просто, — заискивающе сказал продавец и сунул мне в руку конверт. — Диме привет.

Понимая, что меня приняли за кого-то другого и, если я сейчас начну это объяснять, мне вломят по-любому, я кивнул и, стараясь не суетиться, направился к выходу с рынка. Впрыгнул в первый попавшийся автобус, на следующей остановке вышел, боязливо оглядываясь.