Геннадий Авраменко - Уходили из дома

Силу прессы я недооценил. Увидев в новостях ТСН себя, хищно сжигающего комсомольский билет, я покосился на маму — не смотрит. Тут же раздался телефонный звонок. Сбросил, сделал вид, что болтаю с приятелем и неправильно положил трубку, чтобы все время было занято. Утром в программе «120 минут» снова увидел себя, переключил, пока мама была на кухне.

Субботнее утро в училище началось с уважительных взглядов одногруппников и вызова на ковер к директору. Там уже сидели комсомольские вожаки, в том числе и из горсовета. Давно на меня так не орали, надо сказать.

«Ты опозорил училище! Нет, ты опозорил весь Зеленоград! Как ты мог сжечь самое святое?! Какой ты подал пример?! Ты же комсорг!!!»

Собственно, о том, что я комсорг группы, я совсем забыл.

Естественно, меня с треском исключили из комсомола. Мама, увидев сюжет в программе «Взгляд», лишилась дара речи и орала на меня даже сильнее комсомольцев, приговаривая, что если это видели у нее на работе, то ей конец.

АРОМ на акции раскрутился, но моя политическая деятельность на этом практически закончилась. В лексиконе Дымсона стали проскакивать предложения радикализировать борьбу с режимом, а однажды появилось слово «бомба». В этот день я попрощался с анархистами и больше на Петровке не появлялся...

Холодные ночи в Рингушнике нет сил уже терпеть. Собрал манатки и перебрался в двойную Графскую пещеру. Из полиэтилена соорудил прекрасную дверь, заткнул все щели. Внутрь натаскал кучу сена и сделал себе отличное лежбище. Южный ветер дует прямо в пещеру, полиэтилен еле выдерживает, ходуном ходит. Ночью долго не мог заснуть от этого шума, но привык, конечно. Зато здесь не так холодно и влажно, как в гроте.

Пока селился, у самой пещеры наткнулся на гадюку. Метровая змеюка сидела прямо на тропинке и шипела на меня. Пришлось попросить у нее прощения и треснуть булыжником. Даже после смерти гадина извивалась еще как минимум полчаса. Страшно...

Страшно, впрочем, было чуть позже, когда я встретил Петю и укурился плана. Даже к Гене зашли, во как. Гена, кстати, рассказал отличную новость: археологи сегодня утром сняли лагерь и уехали. То ли из-за вчерашнего кипеша, то ли по каким-то своим причинам.

Утром почти все, кто есть на Мангупе, спонтанно собрались у меня. Попили чайку, пошли наверх. А там огромная толпа туристов. Мы появились как из-под земли, кто-то взвизгнул даже. Я бы тоже взвизгнул, если б себя, например, увидел. Длинный, в шинели, с косматыми волосами и петлей на шее.

Туристы обозвали нас неандертальцами. Обижаться мы не стали, лишь я заметил, что неандертальцы не брезговали каннибализмом. Ремарка имела успех, струхнувшие туристы немедленно пригласили нас на обед.

Назвать обедом скрупулезно выверенные бутерброды с салом и колбасой можно было с натяжкой, но не голодные и не злые мы удовлетворились и таким извинением.

На плато сидел грустный Петя и рассматривал бутылку портвейна «Солнечная гроздь». Увидев приближающихся нас, Петя сделал отчаянную попытку портвейн спрятать, но не успел. Пришлось делиться.

Весь вечер просидели на Кухне, трепались. В беседу мягко вклинились со своим алкоголем новички — симферопольские студенты Ира, Паша и Стас. Позже, ночью, пришли поднявшиеся Остап с Надькой, Андрюха и Клякса с бэбиком.

Около двух ночи я вернулся в Графскую, а там вовсю шурует какая-то зверюга. Граф Питерский летом, помнится, предупреждал, что там живет куница. Я, конечно, слабо представляю себе, каковы физические возможности куницы и сможет ли она меня съесть, но страшно от незнания меньше не становится.

Вооружившись рюкзаком и пакетами, отправился на плато собирать шиповник. За день набрал килограммов пять, может, больше. Где собирал Петька, уж не знаю, ни разу с ним не столкнулся. Он, скорее всего, и не пошел собирать, сидит небось у себя, пьет сныканную водку. В среду зовет с собой в Богатое Ущелье, домой, за продуктами. У него дома есть силки на коз. Установим на Мангупе, будет мясо. В избытке! Даже представить себе сложно: мясо всех видов — жареное, вареное, соленое... И не магазинное, состоящее лишь из жира и мослов, а настоящая дичь! А если повезет, то и кабанчик попадется! Правда, я с трудом представляю себя, убивающего козу. Это пусть Петька уж сам. Я змею-то эту прикончил — до сих пор стыдно. Надо было ее съесть, кстати.

Вечером уезжающие симферопольцы предложили к уничтожению оставшиеся продукты. Ребята явно переоценили свои силы, а нам и хорошо. Печенье, конфеты, пряники, сахар, болгарский перец, баклажаны. Хлеб, помидоры и соус, наконец...

Петька вызвался сварить борщ из борщовой заправки и принялся колдовать над котлом. Я сходил за водой, принес еще дров и пошел за народом наверх. Позвал Надьку с Остапом, выковыряли Скрипу из его ковров и подушек.

Борщ получился вкусный и наваристый.

Мы ели и нахваливали неожиданные поварские таланты Петьки, пока Надя не выудила из своей миски черное перо.

— Ветром надуло, наверное, — оправдался повар и принялся разливать добавку.

В одну из подставленных мисок из половника с плеском шлепнулось что-то большое и черное.

Мы хором заорали и отпрыгнули в стороны.

В миске, топорща перья, лежал вареный дрозд.

От нашего крика у нас же самих заложило уши. Петька божился, что он тут ни при чем, и почти убедил нас в том, что любопытный дрозд свалился в казан, когда он отвернулся.

Всех, кроме Петьки, естественно, стошнило.

Ужин был безнадежно испорчен, но мы не из тех, кто сдается так легко. Заставив горе-повара тщательно вымыть котелок, сварили прекрасный чай и уничтожили с ним все конфеты и печенье.

Куница ночью нагло сидела у меня на груди и дышала, а я боялся пошевелиться.

Утром я разрешил Пете, но только на время моего отсутствия, переехать ко мне, в двухкомнатную. Он обещал не мусорить и прогнать ненавистную куницу.

Нарисовался Пуля и решил тоже сгонять в Севастополь. Сообразив, что бутылок почти нет, я сходил на Археологическую поляну. И не зря! Набрал прилично, теперь и на мороженое хватит.

Упаковывая бутылку свежесваренного «молока» в мой маленький рюкзачок, Пуля оступился и бутылку разбил. Все пространство немедленно заполнил запах вареной конопли, рюкзак мгновенно промок насквозь. На КП надеялись проскочить, но на этот раз не повезло. Подозрительно принюхиваясь, пограничники, подкрепленные милиционером, долго нас разглядывали и требовали документы. Мы отмазывались тем, что были в походе, документы забыли дома и вообще, что — не видно, что мы севастопольские? Назвав отбалды адрес в Камышовой Омеге, я был уверен, что меня прищучат, но обошлось. Бледный коренной севастополец Пуля, воняющий «молоком», справился с заданием даже хуже, чем я, милиционер задал ему еще несколько уточняющих вопросов. Но пронесло. Забитый тружениками села автобус принялся возмущаться долгой задержкой, и на нас махнули рукой.