Айрис Мердок - Время ангелов

— О, Маркус, ты же не собираешься уйти, не правда ли? Почему бы тебе не остаться на ночь. Не хочешь же ты проделать весь путь назад до Эрлз-Корт в этом ужасном тумане!

— Надо идти, много работы, — пробормотал он. А затем, минут десять спустя, он уже шел по покрытому инеем тротуару, и его одинокие шаги глухо звучали под густым покровом тумана. Он совершенно забыл о Норе и чувствовал только теплое зерно радости в сердце при мысли, что снова увидит Элизабет.

— Извините за беспокойство. Меня зовут Антея Барлоу. Я из пастората. Не могла бы я повидать священника на минутку?

— К сожалению, священник никого сейчас не принимает.

— Может, я смогла бы тогда оставить ему записку? Видите ли, я действительно…

— Боюсь, он недостаточно здоров, чтобы заниматься письмами. Может, вы зайдете попозже?

Пэтти решительно закрыла дверь перед причитающей, слегка трепещущей фигурой в тумане. Она была твердым привратником. Привыкнув к такого рода сценам, в следующую минуту она уже забыла о ней. Наверху раздался звон маленького колокольчика, которым Элизабет обычно вызывала Мюриель.

Надев тапочку, которая слетела, когда она проходила через холл, Пэтти направилась назад к кухне.

Пэтти нервничала и испытывала беспокойство. Постоянный шум подземной железной дорога сотрясал ее днем и нарушал сон по ночам. Со времени приезда их окружало кольцо тумана, и она понятия не имела, как выглядит дом священника снаружи. Казалось, что у него вообще нет облика и подобно невообразимым вращающимся мирам, о которых она читала в воскресных газетах, он впитывал в себя все остальное пространство. Осмелившись на второй день выйти, она, к своему удивлению, не обнаружила других зданий поблизости. Сквозь туман время от времени прорывались таинственные звуки, но ничего не было видно, кроме маленького кружка тротуара, на котором она стояла, и красного, покрытого изморозью кирпичного фасада дома священника. Боковая стена дома забетонирована. Он был отсечен от другого здания во время войны. Рука Пэтти, обтянутая перчаткой, коснулась угла, где бетон соприкасался с кирпичом, а затем справа она заметила очертания и предположила, что это, видимо, башня, построенная Кристофером Реном, но в густом желтом тумане смогла рассмотреть только зияющее отверстие двери и окно.

Пройдя немного вперед, она обнаружила, что находится на пустыре. Здесь не было домов, только совершенно плоская поверхность подмерзлой грязи, по которой проходила дорога. Там и сям виднелись бугорки, покрытые жестким промерзшим брезентом. Место казалось большой строительной площадкой, теперь заброшенной. Сбившись с пути, Пэтти сошла с тротуара, под ее ногами захрустел лед, оставляя маленькие углубления в замерзшей траве; небольшие лужи под своими ледяными куполами выглядели как викторианские орнаменты. Испуганная одиночеством и тем, что потеряла дорогу, она поспешила вернуться под крышу дома. По пути она никого не встретила.

Проблема покупок оставаясь пока неразрешенной. Посещение магазинов было всегда для Пэтти обычным делом, основной формой контакта с миром. Не организованное и не систематизированное, оно являлось ритуалом, а выбежать снова за чем-то забытым доставляло ей маленькое удовольствие. Без него она чувствовала себя как кура в кастрюле. Какое-то инстинктивное торопливое движение не допускалось ею. Оказалось, что поблизости от дома священника нет магазинов, и она еще не нашла кого-нибудь, кто занимается доставкой. Пока ей пришлось положиться на Юджина Пешкова, который каждое утро уходил в туман, унося список Пэтти, и позже возвращался со всеми ее заказами. Вид высокого мужчины с набитыми сумками в руках, улыбающегося в ожидании одобрения, действовал на нее успокаивающе. Только теперь Пэтти следовало быть более практичной и ничего не забывать. Хозяйственные нужды были в действительности очень простыми, даже спартанскими. Карел относился к вегетарианцам и питался тертой морковью, яйцами, сыром и печеньем из непросеянной муки. По его собственному желанию пища была достаточно однообразной. Пэтти ела бобы, тосты и сосиски. Она не знала, чем питались Мюриель и Элизабет. Элизабет не хотела, чтобы Пэтти приходила в ее комнату, и девушки, следуя давней традиции, готовили себе сами на горелке. Это был еще один знак их принадлежности другому роду.

Пэтти родилась тридцать лет назад в мансарде маленького дома в мрачном промышленном городке центральной Англии. Она не была желанным гостем для своей матери, мисс О'Дрисколл. Сама появившаяся при сходных обстоятельствах, мисс О'Дрисколл по крайней мере знала, что ее отец был ливерпульским рабочим, а дедушка по материнской линии — крестьянином в графстве Тирон. Мисс О'Дрисколл была протестанткой. Определение личности отца Пэтти во время беременности мисс О'Дрисколл (которая не была первой) стало поводом для интересных размышлений. Появление ребенка кофейного цвета решило вопрос об отцовстве. Мисс О'Дрисколл отчетливо вспомнила ямайца. Но так как она сильно выпивала и не могла припомнить его фамилию, мысль о том, чтобы Пэтти носила ее, никогда не возникала, и любом случае ее отец уехал в Лондон с целью найти работу в метро, когда Пэтти крошечной частицей, в которой еще только таились виды на будущее, находилась в животе мисс О'Дрисколл.

Вскоре Пэтти «понадобились заботы и защита». Мисс О'Дрисколл оказалась любящей матерью, но не слишком преданной. Она пролила свои обычные слезы и издала привычный вздох облегчения, когда маленькое коричневое отродье забрали от нее и поместили в приют для сирот. Она изредка навещала Пэтти, не скупилась на слезы и увещевала ее стать хорошей девочкой. Время от времени она обращалась к идее спасения и, когда происходили эти приступы, пылко рассуждала у дверей приюта о святой крови и даже распевала религиозные песни. Некоторое время спустя, снова вступив на путь семейной жизни, она прекратила свои визиты и умерла от болезни печени вместе с нерожденным младшим братом Пэтти.

Через все детство Пэтти пронесла страдание, настолько постоянное, что не смогла узнать в нем болезни. Никто не был особенно жесток с ней. Никто не бил ее и даже не кричал на нее. Оживленные, расторопные улыбающиеся женщины удовлетворяли ее потребности, застегивали и расстегивали ее одежду, когда она была маленькой, снабжали ее гигиеническими подушечками и крайне упрощенной информацией о взаимоотношении полов, когда она стала старше. Хотя она была очень отсталой, учителя проявляли терпение к ней. Классифицировав Пэтти как умственно отсталую, ее перевели в другую школу, где учителя проявляли еще больше терпения. Конечно, другие дети дразнили ее, потому что она была «черной», но не слишком задирали. Чаще всего они ее игнорировали.