Оливия Агостини - Ржавчина в крови

Андреа подождал, пока закончатся комментарии, и с волнением продолжил свой рассказ. Ему пришлось целый месяц уговаривать старуху избавиться от «ненужной мазни», потом в один прекрасный день его усилия были вознаграждены, он пришёл к ней с пустыми руками, а ушёл с полными карманами, и жизнь показала ему своё новое лицо. Он сразу же помчался как сумасшедший в Рим, хотел остановиться у ближайшего банка и положить рисунок в сейф, чтобы с ним ничего не случилось.

— И он до сих пор там? — поинтересовалась Леда, которая необычайно удивилась и потому хотела знать, чем закончилась эта история. — И можно взглянуть на него?

Федерико негромко засмеялся, перебирая вилкой куриные косточки на тарелке, и взглянул на меня. И тут я вспомнил наш разговор с ним примерно месяц назад, когда он рассказывал про одного своего неопытного друга с дырявым карманом и про его невероятную утрату…

Андреа предпочёл взять графин с вином и наполнить бокалы тем, у кого комната ещё не кружилась перед глазами, и пожелал оставить секрет где-то на дороге между Пильо и Римом, не доезжая до него какой-нибудь сотни километров.

— Чин-чин! — поддержал его раскрасневшийся Джеральд, подняв бокал.

Так мы сменили тему, но всё же продолжили разговор об итальянском искусстве, предложив друг другу назвать художника, которого, будь наша воля, безоговорочно пропустили бы в рай, туда, где существует жизнь после смерти.

— Филиппо Липпи! [99] Филиппо Липпи (1406–1469) — выдающийся итальянский художник, мастер флорентийской школы, учеником которого был Сандро Боттичелли. — воскликнула Китти, показывая нам золотой медальончик, который купила во Флоренции, из тех, что дарят детям по случаю первого причастия, на нём выгравировано изображение «Мадонны с младенцем и святыми» Липпи. Половина Италии носит это изображение на шее, и я тоже. Я отвернул воротник рубашки, желая потрогать его.

Леда улыбнулась, а за нею и все остальные. Только Френни остался серьёзным. Глядя в пространство перед собой, он прошептал:

— / am poor brother Lippo Lippi, by your leave! You need not clap your torches to my face [100] Я несчастный брат Липпо Липпи, с вашего позволенния! Не нужно тыкать мне в лицо ваши факелы (англ.). (Стихи взяты из небольшой поэмы, которую Роберрт Броунинг посвятил Филиппо Липпи. Авт.) .

Лавиния сощурилась, и мисс Бернс, не моргнув, выпила последний глоток вина.

Френсис добавил с горькой улыбкой, что конечно же Филиппо Липпи, монаху-волоките, никогда не откроются небесные врата, а суждено ему гореть синем пламенем в аду.

— Если только не найдёт бога Фенелона [101] Фенелон, Франсуа де Салиньяк де Ла Мот (1651–1715) — французский писатель и религиозный деятель. , — заметил Федерико. — Того бога, который скажет ему: Il te sera beaucoup pardonne, parce que tu as beaucoup aime. Многое тебе простится, потому что ты много любил.

Мисс Бернс, подняв голову, переводила свои удивлённые бесцветные глаза с одного собеседника на другого. Задержала взгляд на мне, словно желая получше запечатлеть в памяти выражение моего лица, чтобы припомнить мне его потом в будущем, ещё туманном.

— Любовь — это единственное, что способно приблизить нас к небесам. Потому что, страстно стремясь к красоте, мы чудесным образом расцветаем, — утверждал Федерико, жестом извиняясь перед chaperon. Он понимал, видя, как та побледнела, что его слова ей непонятны. А может быть, она сожалела о своём прошлом, которое обрекло её на увядание и преждевременную осень?

Я подумал: а может, мисс Бернс, как одна моя тётушка, повинуясь родителям, тоже отказалась от большой любви? Может, и она знала не очень богатого, но очень влюблённого в нее молодого солдата, с которым хотела пойти к алтарю?

Все замолчали, некоторое время никому не удавалось выстроить свои мысли в достаточно разумном логическом порядке. Руки потянулись к бокалам, все отпили вина, повздыхали. Потом прозвучал вопрос, который снова оживил уже угасавшую беседу.

— А Паоло и Франческа? — спросила Андреа, увлекая нас всех во второй круг ада, к сластолюбцам. — Их любовь стала для них наказанием. Или я ошибаюсь?

Федерико улыбнулся и откинулся на спинку стула, прежде чем ответил:

— Ошибаешься.

Пока подливали вина в мой бокал, я уловил взгляд, которым обменялись Лавиния и Френсис: лёгкий взмах ресниц, чуть приподнят уголок рта.

Кто-то с усмешкой заметил:

— Они наказаны за то, как любили, а не потому, что любили друг друга. Смерть пришла раньше, чем они смогли преодолеть простое влечение друг к другу и подойти к истинному чувству. У любви есть детство, отрочество и зрелость. И нужно пройти все три этапа, чтобы по-настоящему любить.

Детская любовь — это обожание, и тут мы подобны Данте, который почитает Беатриче, избирает её своей музой, посвящает ей стихи. Потом детская наивность завершается, и пробуждается чувство. Вот тут любовь подобна юноше, который весь кипит и рвётся в бой, будто конь, бьющий копытами от желания броситься вскачь. Та и мы устремляемся вперёд и спотыкаемся о камень, чтобы следовать путём, пройденным Данте. И некоторые не поднимаются, навсегда оставшись в ловушке физического мира. Но если нам удастся подняться, если выйдем из тёмного леса, то подойдём к третьему этапу, к тому, где небесная любовь определяет движение звёзд. И там найдём не кого-нибудь, а Беатриче. Женщину, которую любили с самого начала, которую ещё будем любить, всегда, в этом мире или ином. Любовь — это круг: конец в нём — то же начало, только добавляется ещё один виток жизненного опыта.

Мне пришлось наклониться к Лавинии, чтобы пересказать ей вкратце последнюю часть этого разговора, пояснить незнакомые слова, но оказалось, меня слушает и мисс Бернс, с беспокойством выглядывая из-за моей протеже.

Леда взяла на себя труд перевести разговор для Китти, которая очень живо заинтересовалась темой, и для Алена, который слушал без особого внимания, сидя напротив Федерико и глядя на него. Френни, опустив голову, катал хлебный шарик. Алек поднялся и удалился в другую комнату — наверное, захотел поиграть в бильярд. Джеральд тоже исчез. Остальные слушали, но не вникали.

— Любовь — это наше становление, — заключил Федерико, найдя наилучшее завершение темы. — Любовь — наше спасение.

— This bud of love, by summer's ripening breahy May prove a beateous flower when next we meet, — прошептала Лавиния, повторяя слова Джульетты. Пусть росток любви в дыханье тёплом лета расцветает цветком прекрасным в миг, когда мы снова увидимся.

Когда Френни поднял голову, я увидел, как сияют его глаза, и мы невольно обменялись улыбками. Меня охватило чувство какой-то удивительной радости, едва ли не ликования, и я не понимал и не желал знать почему.

Так и продолжался наш разговор под звяканье приборов, звон бокалов и скрипение сдвигаемых стульев. Ужин закончился, и все отправились в гостиную на первом этаже, чтобы переключиться на Шекспира, посмотреть, что он приготовил нам на завтра, что ожидает нас на съёмочной площадке, какие недруги придут искать нас.