Оливия Агостини - Ржавчина в крови

— You're very young [20] Ты очень молода (англ.). , — сказал я. Она была великолепна. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять: я нашёл Джульетту.

Эвелин направилась к столу, глядя на меня с враждебным, пронизывающим любопытством. Как хорошая актриса она умела на лету схватывать любой скрытый намёк: она уже поняла, что я сделаю дальше — попрошу её дочь прийти на собеседование и предложить свою кандидатуру на роль главной героини.

Но я, как хороший режиссёр, тоже сумел понять, что написано на её лице. Я не раз уже видел такое выражение, в котором читались изумление и ревность, огорчение и печаль и которое преображало черты примадонны, обнаружившей своё имя в самом конце театральной афиши. Она ведь привыкла всегда находиться в первой строке и привлекать зрителей. В случае с Эвелин, однако, к горькому сожалению, добавилась также некоторая материнская гордость, потому что неожиданная соперница на этот раз была одной с ней крови.

Лавиния развернула салфетку, положив её на колени с приглушённым смешком. Она едва не опрокинула графин с водой.

— Plese, darling, be careful [21] Пожалуйста, дорогая, будь осторожней ( англ.). .

Наверное, лучше было бы промолчать, передумать, не вмешиваться в семейные дела. Но я не мог себе представить, что в ближайшие дни ко мне в офис явится какая-нибудь другая девушка, которая, хорошо прочитав несколько фраз, убедит меня, что именно ей нужно поручить эту роль, что она — настоящая Джульетта. Нет, не мог.

Бледным солнечным утром я отправился по Лондону пешком к зданию, где собеседование проводилось на редкость заблаговременно. Леда, которую я знал как воплощение пунктуальности, конечно, ещё не появилась, а у меня не было ключей. Не удалось объяснить и портье, что мне нужно войти, что я — Ферруччо Тьецци и имею право переступить порог.

— The director! I work here! [22] Режиссёр! Я тут работаю! (англ.).

В конце концов я тяжело вздохнул и, выйдя на улицу, зашёл в ближайший бар, какой заметил на другой стороне. Там почти никого не было, официантка в розовом передничке лениво взглянула на меня, и я даже подумал, что она могла бы со своим средневековым профилем оказаться неплохой статисткой. Потом — я заказал black coffee [23] Чёрный кофе (англ.). , вернее, чашку тёмной бурды с еле различимым запахом кофе и взял из горы на вазе крендель. Разворошив его и удалив верхний грязный слой, я устроился на скамье у окна.

Я жевал мякиш, глядя на отражение своего тревожного лица в окне, когда увидел за стеклом растерянную Леду. Её окутывало несколько слоев одежды: из-под джинсовой куртки выглядывала полосатая рубашка, из-под неё — синяя шерстяная водолазка, шея обмотана белым в красную полосу шарфом.

Я помахал ей, но она не заметила. Пришлось вскочить, сунуть в рот остатки кренделя и поспешить на улицу, на ходу натягивая куртку, один рукав которой болтался на весу.

— Леда!

После третьего оклика она услышала. Обернулась и покраснела, как обычно, обратив на меня свои круглые синие глаза:

— Привет, Ферруччо, уже здесь? Извини, что заставила ждать, у меня не оказалось мелочи для автобуса, пришлось разменивать, я потеряла уйму времени, и…

Я успокоил её, похлопав по плечу и подтолкнув к двери, откладывая все разговоры на потом, когда поднимемся на нужный этаж, но прежде чем войти в лифт, обернулся и весело помахал портье.

Письменный стол в офисе был завален разными бумагами, газетами, записками с именами звонивших сюда людей или тех, кому нужно позвонить. Срочно. Я отодвинул телефон и сел за стол, предоставив Леде копаться в картотеке.

Просмотрев вгазетах рекламу, которая сообщала о начале кастинга для Ромео и Джульетты , и сделав пару звонков, связанных с организацией будущих съёмок, наконец заставил Леду сесть и объяснить мне, почему я так срочно понадобился ей в Лондоне. Мне хотелось посмотреть на этого юношу.

— Френсис… так, кажется, его зовут?

— Фремптон, — ответила Леда, передавая мне папку. — Френсис Фремптон.

— Что это, его данные?

Она кивнула и перевернула первую страницу, указывая на пару снимков, полученных из агентства, которое его рекомендовало.

— Вот, вот это он. Снимок сделан в прошлом месяце.

Я сощурился, задержав дыхание, как бывает, когда стараешься сосредоточиться перед картиной в музее. Я совсем не представлял его таким, но мне понравилась его новизна. Понравились его лицо, его каштановые волосы, подстриженные, как у пажа, необычайно прямые брови, взгляд, исполненный тяжёлой, упрямой печали. Глядя на него, я вдруг необычайно разволновался, даже слёзы навернулись на глаза. Не знаю, что со мной случилось, но Леда это заметила и смотрела на меня, не решаясь нарушить молчания. Я постарался улыбнуться, чтобы успокоить её, и опустил голову.

— Так что скажешь?

— Когда придёт? — спросил я, просматривая его личные данные в поисках даты рождения. Узнав, что в прошлом августе ему исполнилось семнадцать лет, я облегчённо вздохнул. Конечно, он перелезет через стену в доме Капулетти и без особого труда заберётся на знаменитый балкон. Для этой сцены, которую я уже представлял себе, требовались мускулы, отвага и настоящая молодость. Однако, чтобы решить окончательно, нужно услышать его. Я содрогнулся при мысли о том, что он заговорит с чудовищным акцентом простолюдина.

— Сегодня после обеда.

Я так разволновался, что даже ласково потрепал Леду по щёке:

— Молодец, восхитительно. Но где ты его отыскала?

Леда рассмеялась. Потом успокоилась и призналась, что увидела Френсиса Фремптона неделю назад в одном театре Вест-Энда. Однако я не должен пугаться. Обещаю? Она обратила на него внимание, когда он выступал в совершенно неожиданной роли.

— Питера Пэна? — в изумлении переспросил я.

И Леда кивнула, дав понять этим простым движением, насколько Ромео Монтекки и Питер Пэн, персонажи, казалось бы, абсолютно несходные, на самом деле похожи: их отличают чистота, упрямство, упорство. Я не проявил любопытства, не стал спрашивать, что побудило её отправиться на этот детский спектакль. Если Френсис — наш человек, вопросов нет.

Я нервничал, то и дело посматривая на часы и желая, чтобы время пролетело быстрее, занялся разными бумажными делами, позвонил в Италию Федерико узнать, какие у него новости, и наконец сообщил Леде, что среди желающих стать Джульеттой завтра появится Лавиния Олифэнт, дочь Эвелин Уоллес. Да, именно моей Эвелин.

Леда радостно посмотрела на меня.

— Если повезёт, — сказала она, — можно считать, что уже нашли обоих героев, причём без всех этих бесконечных собеседований с претендентами.

Это всё шестое чувство виновато. Или удача? Быть может, думаю я теперь, спустя много лет, тогда вмешался злой рок?