Александр Хургин - Целующиеся с куклой

— Да, и не забудьте предоставить мне ваши свидетельства о рождении и о браке, — напомнила фрау Фюрер. — Приложив их переводы с печатью присяжного переводчика.

Бориска ушёл от неё, ругаясь в душе последними словами, пошёл в погребальный институт — как стыдливо называется здесь похоронное бюро — и подмахнул все счета. Не имея никакой уверенности, что фрау Фюрер снизойдёт когда-нибудь до их оплаты. На свой страх и риск подмахнул. А что ещё ему оставалось делать в его безвыходном положении? Не подмахивать?

Йосиф же долго смеялся рассказу Бориски о посещении ответственной фрау и об этом «Гитлера на вас нет». Пренебрегая наличием в квартире покойницы, бывшей и единственной своей жены, смеялся.

— Что, неужели так и сказал? — кричал он, не снимая наушников и не выключая телевизора. — Неужели не врёшь?

— Не вру, — говорил Бориска. — Так и сказал.

— Молодец, — кричал отец ещё громче, — голова стоеросовая! Это же не на них Гитлера нет, это на нас его нет.

— И на нас нет, — соглашался с отцом Бориска, — и на нас…

Кстати, как ни странно выглядит это совпадение, но Зара, когда Вова Школьник ударил её наотмашь по лицу, а потом послал сумасшедшего уличного пасти и на жилплощадь раскручивать, подумала то же, что отец этого сумасшедшего сказал вслух, — теми же самыми словами, один прямо к одному:

«Гитлера на вас нет», — подумала Зара. Только Бориска сказал это фрау Фюрер, находясь в её стране и в полной от неё материальной зависимости, а Зара подумала так о Вове — сожителе своём нынешнем и бывшем работодателе — тут, на родине. Без злобы подумала, по касательной, подумала и забыла. Как будто и не думала ничего. И это с её стороны хорошо и правильно. Во-первых, потому, что быть юдофобом некрасиво, а во-вторых, потому что никакого Гитлера для полного счастья Вове не потребовалось. С Вовой и без Гитлера кто-то совладал и расправился. Буквально через очень короткое время это произошло после того, как подумала Зара про Гитлера. Минут через двадцать.

И Вова, о её гнусных мыслях не подозревая, сказал:

— Ну, чего сидишь, давай. Вон он опять бежит. Заре навстречу.

Зара встала и, высокохудожественно виляя задницей, пошла к ступенькам, ведущим вниз, на тротуар. Её не слишком обидел свинский Вовин приказ. И не слишком оскорбил. Ей самые разные приказы выполнять приходилось в своей практике. Она ночью рассчитывала на Вове отыграться с лихвой. Когда он будет ноги ей целовать. И не только ноги. Он целовать любит всё без разбору. Зара во время этих его бешеных поцелуев чувствует над ним власть — полную и окончательную. Власть плоти над плотью, власть, которую только женщина может иметь над мужчиной, если он, конечно, мужчина.

За неё, видно, за эту власть, покрытую мраком, он и мстит ей днём по-подлому и по-всякому, как последний.

— На прутик не наколись, — крикнул Вова, и за его столиком громко, в несколько глоток, заржали. Как будто он так смешно пошутил, что смешнее и придумать ничего невозможно.

«Прихлебатели, — подумала Зара спокойно, — шестёрки хреновы».

Заговаривать с бегуном в секторе, просматриваемом из кафе «Алабама», Зара не стала. Зачем? Она двинулась за ним следом, особо не отставая, но и не спеша нагнать, а когда дурак свернул за угол центрального универмага и пересёк вброд проспект имени Карла Маркса, пошла быстрее.

«Чёрт, как же его остановить? — подумалось вдруг Заре. — С чего начать?»

Был бы он обыкновенным нормальным мужиком, ей бы и в голову не пришло задумываться — что сказать, с чего начать, как остановить. Она и вообще могла не начинать и не произносить ни слова вслух, ей достаточно было целиком, с головы до ног, попасть мужчине на глаза, максимум, подержать кончиками пальцев незажжённую сигарету. А там уж всё само шло, как серпом по маслу, неостановимо.

Между тем спина сумасшедшего была совсем уже близко, Зара буквально наступала ему на каблуки, и нужно было что-то предпринимать и немедленно делать, потому что сумасшедший опять, в третий раз, обернулся и в третий раз к своему ужасу увидел её у себя за спиной. И наверно, он заподозрил что-то неладное и чего-то испугался, бедняга. То есть ясно чего — преследования он испугался. Ему же неважно, кто именно его преследует — бандит с ножом, сержант с автоматом или красивая девушка Зара. В рамках мании преследования все они равнозначны и равноценны. И он, насколько мог, ускорил шаги. Другое дело, что мог он не слишком много, и Зара без особых усилий продолжала висеть у него на хвосте, не отставая.

«Да, тяжёлый случай, — думала она на ходу, — его ж, если придётся трахнуть, надо будет три дня в марганцовке отмачивать. Интересно, знает он вообще, что такое баба или это ему невдомёк».

Вдруг Шизофреник обернулся к Заре и стал стоймя, прижав к телу прутик.

— Учтите, я вооружён, — выкрикнул он.

Зара, не успев затормозить, со всего маха врезалась ему в грудь. От столкновения оба повалились на тротуар — прутик выпал из руки Шизофреника, сам он упал на бок, подтянул колени к подбородку и обхватил голову руками. Зара завалилась на него сверху. Её и без того короткая юбка задралась до самого пояса, обнажив всё, и вокруг стали скапливаться зрители, преимущественно мужского пола.

— Чего уставились? — сказала им Зара из позиции лёжа. — Голой задницы не видели?

Она встала на ноги, одёрнула и отряхнула юбку, протянула руку Шизофренику. Он смотрел на неё снизу затравленно, но руку в ответ подал.

— Оп-а, — сказала Зара и с силой рванула его на себя.

Шизофреник поднялся. Она попыталась задержать его руку в своей, но он не дался.

— Меня Зара зовут, — сказала Зара. — А тебя?

Шизофреник молчал.

— Как тебя зовут? — ещё раз спросила Зара. — Или ты глухой?

— Это в данном случае неважно, — сказал Шизофреник.

— Ну, неважно так неважно, — сказала Зара и пошла вперёд, в том же направлении, в каком они шли до совместного падения.

А Шизофреник нагнулся и завертелся на месте волчком. И вертелся, пока не нашёл свой прутик. Найдя же, бурно обрадовался, и поднял его, и потащился следом. Видимо, эта дорога вела к его дому, и ему ничего не оставалось делать, как по ней идти. Зара, кося глазом через плечо, словно лошадь, держала сумасшедшего в поле зрения.

А перед братом его Горбуном открылось на новом месте проживания множество разных дорог с твёрдым покрытием. Правда, все они вели в самых различных направлениях, непонятно или неизвестно куда. Или, наоборот, известно куда, но неизвестно, что там потом делать. И как из этого множества выбрать что-нибудь приличное. Потому что дорог было, конечно, много — что хорошо, — но все они были чужими дорогами. И чтобы по ним ходить, требовалось какое-нибудь знание местной жизни. А откуда его взять в двадцать два неполных года? В этом возрасте и у себя дома, где родился, учился и рос, мало кто в жизни по-настоящему понимает и знает толк, а уж в чужой стране с чужим языком, с чужими законами, обычаями и реалиями… Чёрт ногу может сломать, не только молодой эмигрант без стажа работы и без какого бы то ни было общечеловеческого опыта.