Иван Сабило - Предел прочности

— Не слышу ответа, — поторопил Бирюков.

— Да пошел он на хутор, — сказал я. — Такие шизоидные поделки унижают человека, делают его мельче и гаже. Предлагай Кускову. Лично у меня только одно желание — плюнуть в морду так называемому автору.

— У меня тоже, — усмехнулся редактор. — Но мало ли какие у нас желания. Их нужно соизмерять с нашими возможностями. А возможности таковы, что вынуждены… В общем, зови Кускова.

Я вернулся в отдел и направил Кускова к редактору. Он пошел и тут же снова предстал перед моими глазами. По его довольной физиономии с ходу видно: согласен.

Машина остановилась, раскрылась дверца, и я увидел прежних конвоиров — лейтенанта и сержанта. Это они забирали меня из ресторана.

— Выходи! — приказал сержант.

Я спрыгнул первым. Не оглядываясь и не качаясь, поднялся по каменным ступенькам крыльца и вошел в отделение милиции. Поздоровался с дежурным капитаном — крепким, лысым здоровяком, который стоял возле стола, сцепив пальцы рук на собственном затылке.

— Задержанные доставлены, товарищ капитан, — доложил лейтенант. — Волосатик — за нетрезвый вид и попытку подраться, а литературный сотрудник — за грабеж. Вот его паспорт и журналистское удостоверение, — положил он на стол капитана мои документы. — А также его наличные деньги и деньги, отнятые им у швейцара. И мобильный телефон.

— Того пока здесь посадите, — кивнул капитан на парня. — Этого, — показал на меня, — в клетку, за барьер.

Мне показалось, капитан что-то путает, я хотел присесть на стул, но меня цепко схватил за предплечье сержант и втолкнул в полутемную комнату за высоким деревянным барьером. Звякнул запор.

Парень опустился на скамейку. Посидел, повалился на бок и захрапел. Длинные жирные волосы упали ему на лицо и колыхались от пьяного дыхания.

— За ч-что меня сюда? — старательно выговаривая слова, чтобы казаться трезвым, спросил я. — У меня ма-мать дома.

— О матери нужно было думать раньше, — сказал капитан.

— Верните мобильник, мне надо ей срочно… Не имеете права лишать общения с ма-матерью.

— Сядь и молчи, — сказал сержант. — Иначе таким манером в другое место пойдешь.

Я сел на табурет и ощутил устоявшийся запах мочи: слева, под стульями, расползлась небольшая лужица.

«Нужно уговорить их, чтобы отпустили. Должны же они понять, что мама не спит, переживает. У них тоже есть матери. Жаль, денег нет, а то предложил бы откуп… Да, откуп или выкуп? Нет, в моем случае откуп, откупиться».

— Понимаете, я сказал маме, своей маме, что отлучусь на два часа. Или на три. И это было в семь вечера, а сейчас… Дайте позвонить хотя бы с вашего телефона.

— Прекрати хамить, — сказал сержант. — Товарищ капитан, может, мы его таким манером в отдельный номер?

— Пускай там, — сказал капитан. Он сидел за столом и что-то записывал в широкий журнал. В пепельнице догорала сигарета, и бледный столбик пепла норовил упасть на полированную крышку стола. — Поедет следователь к его маме, поговорит по душам. Ну и кого же вы ограбили?

— С моей матерью следователю нужно разговаривать при мне, — сказал я. — Десять лет я живу отдельно, она про меня многое не знает. А я про себя знаю то, чего не знает она.

— Следователь выяснит, — сказал капитан.

— Да, выяснит, и вы меня выпустите из вашей уборной.

— Несомненно, если прикажет, — подтвердил капитан.

— У вас пепел сейчас упадет, — сказал я, не понимая, зачем я это говорю.

— Спасибо, — сказал капитан и стряхнул пепел на стол. А затем приставил пепельницу к крышке стола и смахнул в нее пепел ладонью. При этом я не понял, зачем пепел сначала стряхивать на стол и только затем — в пепельницу. Наверное, чтобы не чувствовать на себе моего влияния. — Вы расслышали вопрос?

— Я никого не грабил, — сказал я. — Меня ограбили.

— Да? Как же такое случилось?

Я не хотел говорить, но в моем трезвеющем мозгу была надежда, что они все-таки махнут рукой на свои милицейские условности и скажут: «Черт с тобой, иди к своей маме». И решил рассказать:

— Мы с девушкой были в ресторане, так? Она заревновала, что я танцевал с другой, и ушла. Обиделась, наверное, не знаю. А когда и я собрался уходить, то увидел, что у лестницы, которая ведет в бар, стоит швейцар и считает деньги. Я попросил его разменять пятитысячную купюру. Он сказал: «Сейчас». Достал из кармана еще денег и стал считать. Посчитает, посчитает, посмотрит на меня и начинает пересчитывать. А я подумал, что он слишком долго считает, будто не собирается отдавать. И стукнуло в мою хмельную голову: «Он видит, что я пьян, и ждет, когда я свалюсь и усну или просто забуду про деньги». И взял со стола то, что он уже насчитал. А вы как поступили бы на моем месте, а? Разве иначе?

Капитан кивнул, как будто поверил.

— Бывали у нас и такие, — усмехнулся он. — То ли швейцары, то ли иные, которые на самом деле никаких денег не давали, а затем грабастали то, что им не принадлежало.

— Я правду говорю, — сказал я.

— Сперва все говорят правду. Потом выходит, что выдумка и обман… Я вам советую пока помолчать. Мы позвоним и узнаем, когда приедет следователь. А сейчас тихо, потому что у нас тоже нервы.

Он закурил новую сигарету и стал набирать номер.

— Алло, дежурненькая? Еще раз приветик… Да, буднично: каково место, таковы господа. Есть один. В «Каравелле» швейцара ограбил. Нет, четыре тысячи… Что? В пять? Ну, давай… Что? Нет, литературный сотрудник, в газете пашет. Газета… сейчас гляну в удостоверение… «Камертон» называется, хорошая газета. И не подумать, до чего народ разноплановый: и писать, и грабить мастак. Ну так ждем-с… Кого пришлете? Корреспондента? Давай и его. Пока…

Увидев, что капитан положил трубку, я сказал:

— Товарищ капитан, моя вина еще не доказана. Однако вы уже обзываете меня грабителем. И называете газету, в которой я служу. Неужели не понимаете, что пойдут слухи?

— У нас это не чешется, — сказал капитан. — Следователь приедет к пяти, а сейчас, наверное, вашего коллегу пришлют, корреспондента.

— Коллегу? — вскочил я к барьеру. — Из моей редакции?

— Не знаю, многие газеты интересуются подобными происшествиями. Вы, щелкоперы, почитай, без всякого удержу на нас, на милицию, бочку катите, мол, вся милиция преступная. Позорите нашего брата, гады писучие. А тут представитель СМИ попался. И на чем? На грабеже! Так что готовьтесь отвечать. Верно, сержант?

— И не одному корреспонденту, — рубанул кулаком воздух сержант. — Можно и на суде этаким манером.

— Посмотрим, — сказал я, не понимая, нужен мне сейчас «коллега» или нет. Это же огласка, и какая! Журналист-грабитель. Хотя еще не факт, может, наоборот, жертва?..

Я сел и закрыл глаза. Поначалу слушал, как милиционеры говорили о каком-то Соколове, который был значительным лицом в Управлении внутренних дел. Они его называли толковым дядькой, но соглашались при этом, что полковник Воробьев был толковей Соколова.