Ицхак Шалев - Дело Габриэля Тироша

«Настало время изучать оружие», – возвестил Габриэль, – установим стражу, чтобы она охраняла нас от всяческих неожиданностей. Дан и Яир, вы спуститесь вниз, и будете следить за каждым человеком, приближающимся к дому. И если это незваный гость, вы подаете сигнал об опасности свистом. Помните первые звуки песни «О, родина моя»? Итак, спускайтесь и старайтесь не выделяться на местности. Стойте в тени масличных деревьев, которые под нашими окнами».

Так начался новый этап наших военных занятий, этап, более всего пробудивший в нас гордость и уверенность, которые трудно выразить в словах. Нетерпеливыми пальцами мы брали оружие, которое сегодня считается не очень серьезным, но тогда выглядело в наших глазах мощным. До сих пор мы были не более чем подростки, изучающие полевую маскировку и чуточку вкусившие опасность. Теперь же мы стали мужчинами в миг, когда выхватывали пистолет из кобуры, висящей сбоку, или из-за пояса, вплотную к телу. Холодок стали, касающейся бедра, мы ощущали с особым удовольствием. Оттягивание затвора напрягало мышцы желанием без конца повторять это упражнение. Возведение спускового механизма, заполнение обоймы, разборка оружие – все это стало для нас подобием культа. Направляя ствол на цель, мы чувствовали нечто, подобное священнодействию. Секретность, объемлющая наши действия молчанием и охраной, ощущалась нами, как тайны любви, которая начала в нас пробуждаться.

Мы изучали разные виды оружия. Господин Тирош приносил нам то польский наган, то австрийский «штайер», по кличке «бык», то американский кольт, то тяжелый английский «вэбли». Но всех превосходил маузер с обоймой в двадцать патронов и прикладом, который нажатием кнопки превращал его в автомат. Медленно, но верно эти занятия сближали нас с этим оружием. Мы полюбили парабеллум, изящный и легко ложащийся в ладонь и в обхват пальцами. По душе пришелся нам и вэбли, который, несмотря тяжесть, никогда не подводил различными поломками, которым подвержены были более усовершенствованные, но и более чувствительные виды оружия. Господин Тирош не ограничился обучением, как разряжать, заряжать и направлять в цель оружие, а, расстелив на полу одеяло, заставлял разбирать его по частям. Среди этой груды пружин, замков и мелких винтиков пальцы Дана чувствовали себя в своей стихии, соединяя все это с видимым удовольствием. Даже Айя наловчилась после нескольких попыток разбирать и собирать механизм, предназначенный убивать. Только мне долго не удавалось соединять металлические части. Они не входили одна в другую. Пружины выскакивали из-под моих пальцев и отлетали в сторону. Но и я испытывал подъем духа, обхватывая парабеллум и видя, как его ствол становится продолжением ладони. Особенно трудно дался мне австро-венгерский «штайер». Но сильное желание изучить это дело и не упасть в глазах Айи заставляло мои мышцы преодолевать все трудности.

В одну из ночей мы стояли с ней в паре на страже у дома. Над нами пробивался свет сквозь щели жалюзи на окнах квартиры Габриэля, и звуки металла доносились слабо и смутно. Моросил дождик, заполняя мрак влагой. Мы прятали руки в карманы пальто и молчали.

«Куда это все приведет?» – неожиданно прошептала Айя.

«Что ты имеешь в виду?»

«Я имею в виду все эти наши встречи, походы, ночные стражи…»

В голосе ее ощущалась какая-то дрожь и беспомощность. Или это шло от дрожи ее тела в этом холоде. Хотелось мне ответить ей по-мужски, уверенно и однозначно, чтобы поддержать ее дух, но я тут же ощутил, что нет во мне этой уверенности. Про себя я тоже задумывался над тем, что ждет нас в будущем, абсолютно не представляя этого.

«Ты волнуешься о нашем будущем?» – спросил я ее, ибо и сам чувствовал эту тревогу.

«Нет, – сказала она, – это слово тут не подходит. Я лишь думаю о том, где мы будем через год, я, ты, господин Тирош… Что будет с нами, со всей этой несчастной группой. ты понял?»

«Почему это несчастной?» – спросил я, удивленный тем, что этот вопрос часто возникал и у меня в душе, но я не решался выражать его вслух.

«Смотри, каждый из нас несчастен по-своему, ну, и так вся группа».

«С чего ты это взяла?»

«Ты что, не улавливаешь? Погляди на Дана и Аарона. Уже давно они мучаются от бездействия их «Следопытов Йоханана». Или ты думаешь, что таких мужчин, как они, могут удовлетворять детские игры и костры в летних лагерях раз в год? Каждый из них способен снимать вражеские скальпы, и тут в нужное время возникает Габриэль и дает им возможность этим заняться. Вот и все».

«Так это же хорошо, что они нашли свое призвание?»

«Нет, оба живут иллюзией, что они смогут тут все расшатать. Придет время, и они избавятся от этой иллюзии… Но где это будет? В больнице? В тюрьме?»

«Не знаю», – сказал я, ловя себя на том, что поддался его аргументации.

«То же касается Яира, только тут прибавляется его мачеха. Он нашел себе дом в этой квартире (она подняла голову, указав движением на второй этаж), но плата за этот дом будет очень высокой. В мире есть вещи, страшнее, чем мачеха. Яир еще этого не знает».

«Ну, а что в отношении нас двоих?»

«А-а, о нас лучше не говорить. Скажи, ты счастлив в последнее время? Я – нет».

«Почему?»

«Оставь. Придет время, и я скажу об этом».

Остался еще один человек, о котором мы не сказали, и это умолчание повисло в воздухе, набрасывая тень на нас обоих.

«Ну, а что ты скажешь про Габриэля?»

«Габриэля?» – пробормотала она, как будто удивилась тому, что я открыто при ней произнес это имя.

«Да, как он тебе видится?»

«Скажу тебе только вот что. Когда я впервые увидела его большой и удобный рюкзак во время похода на Монфор, показалось мне, что человек этот погружен в тяжкую скорбь. И сегодня я уверена в том, что господин Тирош переводит скорбь в желание действия. Так мне это видится».

Мы смолкли, задумавшись, замерев под моросью. Какая-то влажная грусть туманными кольцами обволакивала дальний фонарь, мерцающий у мечети. «Может быть, ты и права», – сказал я, вспомнив, как несколько недель назад мы возвращались из деревни А-Тур в Иерусалим проселочной дорогой, ведущей к Масличной горе, а оттуда, через холм Офел с развалинами города царя Давида, до Сионских и Яффских ворот Старого города. Мы шли в начинающихся сумерках, под звон колоколов христианских церквей и голоса муэдзинов с верхушек мечетей, охватывающих нас со всех сторон. И вдруг я увидел себя и моих товарищей со стороны, словно бы я не принадлежу к ним, и необъяснимая печаль овладела мной. Вот, идет небольшая группа евреев, капля в море чужих народов, чужих храмов, и собирается захватить эту землю, вокруг которой бесконечные пространства врагов, и она не чувствует этого, не знает, словно бы летит на крыльях ветра. Не касаясь этой древней земли, полной памятников и могил, каждая из которых является предупреждением или мрачной повестью, шагает она, обратив взоры внутрь себя на какое-то пророчество чуда, витающее в воздухе, надеясь, что все эти кресты и полумесяцы рассеются сами по себе. Жалость охватила меня, подкатила комом к горлу и выжала несколько слезинок, которые никто не заметил. Я жалел себя и моих товарищей, жалел Габриэля, который мог бы спокойно сидеть в своей квартире, получая удовольствие от своей библиотеки, если бы не охватил и не всколыхнул мощной и величественной рукой ураган событий, призывающий к действию.