Ицхак Шалев - Дело Габриэля Тироша

«Неправильно!» – командным тоном сказал он. – Враг это тот, кого твой командир будет видеть как врага. Понял?»

«Да», – ответил я, смущенный новой формулой.

«Ясно ли тебе, что ты должен будешь подчиняться твоему командиру, не мешкая, и без всякого возражения?» «Да».

«Готов ли будешь это сделать вопреки желанию родителей?» «Да».

«Готов ли будешь встать в полночь, в момент, когда тебя вызовут, покинуть дом, не попрощавшись и не сообщив, когда вернешься?» «Да».

«Подумай хорошо, – вернулся старческий голос, – ты можешь еще передумать. После будет невозможно это сделать».

«Я не передумаю», – ответил я обиженным и, насколько можно, решительным голосом.

«Ты должен сейчас поклясться в верности «Хагане». Повторяй за мной слово за словом: клянусь…

«Клянусь».

«Быть верным целям «Хаганы». Я повторил.

«Безусловно подчиняться приказам командиров». Повторил.

«Хранить в абсолютной тайне свою принадлежность к «Хагане», и все, что мне известно о ней».

Повторил и вздохнул с облегчением, понимая, что церемония подошла к завершению.

«Теперь тебя поведут знакомиться с командиром твоей будущей роты. Можешь идти».

«Смирно!» – приказал голос у двери. Я пошел за человеком в другое место, ярко освещенное, и увидел перед собой Габриэля Тироша.

Не сговариваясь, мы собрались в сосновой роще возле старого здания. Впечатление последнего из нас, кто прошел церемонию и увидел в конце того, кого увидел, было настолько сильным, что мы пытались успокоить его тем, что все пережили то же. Первой общей реакцией было чувство обиды. От нас скрыли то, что мы имели право знать. К этому присоединялось нелегкое чувство, испытываемое человеком, которого одурачили. Только Дан и Айя отнеслись совсем по иному.

«Ценность Габриэля, – провозгласил Дан, – повысилась в моих глазах в десятки раз. Он не имел права никому рассказывать о своей принадлежности к «Хагане», и выполнил свой долг».

«Но зачем он посвятил свое время нашему «узкому кружку», – выступал против него Яир, – если заранее знал, что в будущем мы будем учить все, что учили с ним, когда вступим в «Хагану»?»

«Может, для нас у него существует особый план занятий. Ясно же, что он хотел делать с нами то, что не собирался с каждым».

«И все же он мог не ставить нас перед неожиданностью, – продолжал с горечью сопротивляться Яир, – что еще можно скрывать от людей, с которыми вместе стреляют в поле и швыряют гранаты?»

«Кончайте вести себя как малые дети, которых обманули, – решительно сказал Дан, – решив не рассказывать нам о членстве в «Хагане», Габриэль был верен клятве, точно так же как все мы, дав ее только что».

Я же поодаль беседовал с Айей у сосны, к которой она прислонилась. Я видел, что неожиданная встреча в подвале заставила кровь отхлынуть от ее лица до того, что оно выглядело безжизненно бледным и лишенным выражения.

«Как было?» – спросил я ее.

Слабая улыбка была ответом.

«Ну, и каково твое мнение?»

«Пока я ни о чем не думаю».

«Было ли в этом какое-то оскорбление?»

«Оскорбление?» – удивилась она.

«Ну, и как тебе видится наш ротный командир?» – это был вопрос, чтоб хотя бы немного ее раззадорить.

«Теперь мы не будем с ним часто встречаться».

«Почему?»

«Командир роты не встречается с рядовыми. Нами будет заниматься какой-нибудь старший по отряду».

«Ты так полагаешь?» «Да».

Я почувствовал, что эта ее мысль, которая мне раньше не приходила в голову, вызывает во мне сильное возражение.

«Как это? Выходит, что все наши походы в поле, стрельба, беседы, чтение стихов, – все это внезапно прекратится?»

«Может это даже лучше»

«Почему?»

«Оставим это», – голос ее был настолько полон затаенной боли, что я тут же отстал от нее. Снова я был поставлен в тупик ее словами, так что продолжать разговор просто не было смысла. По сути, она намекнула мне, что ей нечего добавить к уже сказанному.

К нам подошли остальные трое, вероятно, пришедшие к некому согласию.

Общее решение было – просить срочной встречи с Габриэлем, чтобы выяснить непонимание, которое столь нас взволновало и обидело. Но и тут он опередил нас, назначив нам встречу у себя назавтра.

«Я обязан вам объяснять то, что произошло вчера», – начал он, – и выражение ваших лиц говорит, что сделать это я должен немедленно. Я чувствовал это еще на утренних уроках. Я предполагал и раньше, что ваше вступление в «Хагану» приведет к некоторым проблемам».

«Не вступление в «Хагану», а представление нас ротному командиру», – поправил я его с некоторой наглостью, стараясь, чтобы обвинительное выражение на моем лице при входе в комнату, не размягчилось от первой его улыбки.

Он улыбнулся мне и сказал:

«Несомненно, вы полагаете, что я приготовил для вас театральный спектакль, сохраняя наибольшее напряжение для последнего акта».

«Что-то наподобие этого», – сказал Яир.

«Итак, вы ошибаетесь», – он посерьезнел, и улыбка исчезла в морщинах, собирающихся у рта.

«Ты, несомненно, помнишь, каков был мой ответ на твой вопрос, не вторгаются наши действия в область, которой должна заниматься «Хагана» – обратился он к Яиру.

«Да. Это было во время нашего патрулирования Тель-Эль-Поль».

«Сказал я вам, что наши военные занятия до вступления в «Хагану, не помешают делу, а помогут вам стать бойцами избранного, особого подразделения».

«Удивляюсь, – хлопнул Яир себя по лбу, – как не пришло нам тогда в голову спросить вас, принадлежите ли вы к «Хагане», «Сомневаюсь, получили ли бы вы ответ. Но вернемся к нашему делу. Это действительно была моя цель: сделать из вас бойцов особого подразделения «Хаганы», чтобы вы могли выполнять именно особые задания, когда будете призваны к этому»

«Кажется мне, что ваша цель была значительно шире», – сказал я.

«Ты прав, И сейчас пришло время развернуть перед вами планы. С избранными бойцами «Хаганы», какими вы теперь являетесь, можно говорить без всякой утайки. Вы ведь знаете, что уже давно я жду прихода «событий». Но я не хотел встретить их с пустыми руками, а приготовить оружие нападения, с помощью которого мы сможем доказать арабам, а если будет необходимо, и англичанам, кто в этой стране тот, кого надо бояться. До сих пор вы знали о моих планах. На связь же с «Хаганой» я не мог даже намекнуть, ибо это просто был мне запрещено».

Он замолк, взял трубку. Снова я увидел в лице Айи появление острого чувства неприятия к зажиганию трубки, и того затуманенного взгляда, который возникал у нее от запаха золотистого табака «Африкандер». Я мог поклясться, что она сейчас выйдет на балкон, как это уже было однажды, но на этот раз я не собирался выйти за ней, ибо не хотел пропустить ни одного слова Габриэля. И все остальные нетерпеливо ожидали, что клубы дыма поднимутся к потолку, а сам он вернется к важной для нас беседе.